– Что ж, я вас предупредил! – во всеуслышание заявил я, увлекаемый конвоирами обратно, в колонный зал. – Поэтому за последствия не отвечаю! Не верите – не надо! Только не говорите потом, что Торки Бикс в чем-то виноват!..

Как и все представители погонщицкого племени, кто достиг вершин мастерства (не исключая, естественно, и меня), Стальной Нерв был не в меру гордым и самолюбивым погонщиком. Будь я сейчас на его месте, тоже наверняка держался бы перед зрителями с подобным апломбом. Что может быть хуже для прославленной личности, чем расписаться в собственном бессилии на глазах уверенной в тебе публики? Вот и Физабар всячески старался не уронить достоинства, взявшись за дело, на которое сам напросился.

Взбешенный тем, что герцог посмел в нем усомниться и сохранил мерзкому Биксу жизнь, Стальной Нерв отважно вскочил на корпус мутадемона, откинул колпак кабины и устроился в моем кресле. Мы – зрители, – затаив дыхание следили за Физабаром, что должно было по идее придавать ему веры в себя. Однако, открыв нейропульт, ящер заколебался и замер над ним с занесенными руками, словно боялся обжечься. Впрочем, неудачное сравнение. Страха перед огнем огнедышащие брайхорнцы отродясь не испытывали, да и вообще мало что в мире могло их напугать. А вот Торки Биксу это, похоже, удалось. Иначе с чего бы вдруг Стальной Нерв почувствовал смятение на привычном для него погонщицком месте?

Прежде чем обхватить руками контактную полусферу, Физабар все-таки не выдержал и посмотрел на меня. Я в очередной раз помотал головой: дескать, зря ты это затеял, желтобрюхий. Ящер ответил мне тем же презрительным фырканьем и, решительно отвергнув мою бессловесную рекомендацию, приступил к работе.

Окружившие «Ледяного взрыва» брайхорнцы сохраняли хладнокровие, однако было заметно, как все они поневоле напряглись, а кое-кто придвинулся поближе к колоннам, надеясь укрыться за ними в случае опасности. На первый взгляд в зале не происходило ничего такого, о чем стоило волноваться. Но от меня не ускользнуло, как Физабар дергает руками, пытаясь оторвать намертво прилипшие к нейропульту ладони. Вдобавок в воздухе повеяло холодком, который с каждым мгновением становился все ощутимее и вскоре перерос в морозный ветер.

Ящеры дружно задрали морды вверх, полагая, что сквозняк ворвался в Силарог из открытого кем-то люка. Но между его створами отсутствовала даже мало-мальская щель. Стальной Нерв также почувствовал резкое похолодание и, прекратив бороться с «рукопожатием» Квиримота, взглянул туда, куда смотрели товарищи.

Но Физабар увидел совсем не то, что они. Вначале мне показалось, что над ним повисло облако пара, образовавшееся от горячего дыхания ящера. Однако спустя несколько секунд бледная тучка потемнела, сгустилась и в итоге превратилась в тяжеленный ледяной сталактит. Стальной Нерв так и сидел, не снимая рук с нейропульта, и пялился на эти метаморфозы, когда силы, удерживающие льдину в воздухе, обрушили ее на голову бедного погонщика.

Какими бы крепкими ни являлись черепа ящеров, пережить столь мощный удар не сумел бы и самый твердолобый из них. От головы Физабара осталось лишь кровавое месиво, а прикончившая желтобрюхого гордеца глыба завалилась набок и грохнулась на землю, разлетевшись на мелкие осколки.

«Что, ублюдки, съели!» – захотелось проорать мне в воцарившейся вслед за этим тишине, но, разумеется, я не дерзнул на такой неосмотрительный поступок. А толпа желтобрюхих застыла без движения, словно терракотовые статуи, ждущие, когда до них доберется какой-нибудь археолог. Я весь сжался, боясь даже вздохнуть, поскольку чувствовал, что за этим затишьем непременно последует буря.

И она не заставила себя долго ждать, разразившись, не успело еще угаснуть эхо, вызванное падением сталактита…

На протяжении следующих пяти минут, непомерно долгих и мучительных, у меня в голове вертелась одна мысль: зря я, болван, вообще заикнулся о том, что Физабар совершает глупость. Промолчи я об этом, и наверняка мне удалось бы как-нибудь откреститься, объяснив гибель Стального Нерва допущенной им самим ошибкой. Парадоксально, но из-за настоятельных предупреждений, которыми я стращал ящеров, желтобрюхие колотили меня, пожалуй, вдвое яростнее, чем если бы я не проронил ни слова. И все потому, что теперь хозяева злились еще и за то, что презренный Бикс оказался прав, а они, мягко говоря, дали маху.

Особенно усердствовали в моем избиении Гробур и парочка его «породистых» собратьев. Пинаемый ногами, я катался по полу между колоннами, кряхтел от боли и старался любой ценой сберечь голову, обхватив ее руками. Но вскоре выяснилось, что ящеры лупят меня хоть и от души, но не куда попало, а по щадящей системе. То есть не бьют по голове и не калечат, а лишь дают понять человечишке, что он крайне разозлил своих хозяев. Я осознавал всю тщетность оправданий и потому сносил побои, крепко стиснув зубы и мысленно прося прощения у покровителя Эрена за то, что фактически поспособствовал гибели несчастного Физабара Стального Нерва.

Выместив на мне злобу, ящеры угомонились и разошлись. Несколько желтобрюхих взялись вытаскивать из кабины «Ледяного взрыва» мертвого погонщика, а мои неизменные конвоиры, получив от Гробура какие-то инструкции, опять подхватили меня под руки и поволокли по тесным проходам куда-то в глубь Силарог. Дышать отбитой грудью было больно, но ребра мои, как и прочие кости, вроде бы остались целы, и это утешало.

Наше петляние по подземным лабиринтам завершилось в каком– то тупике, перегороженном и превращенном в тюремную камеру. Более отвратительной каталажки я в жизни еще не видел. И если отсутствие в ней окна являлось вполне объяснимым, то неимение прочих, в том числе и минимальных удобств не лезло уже ни в какие ворота. Ящеры не расщедрились даже на убогую подстилку, не говоря об остальном.

В низенькой – три на три метра – каморке имелись в наличии всего две вещи: дырка диаметром с человеческую голову в полу и надписи, оставленные на стенах предыдущими гостями этого каменного мешка. Из сортирной дырки, что служила заодно и вентиляционным отверстием, доносился нескончаемый шум воды – судя по всему, под полом камеры протекала Тигисар. А настенные надписи можно было прочесть лишь при открытой двери, поэтому я не мог штудировать на досуге впотьмах здешнюю «библиотеку». Как и внести посильный вклад в ее пополнение. Когти, как у келебра и тэнки, у меня отсутствовали, а иные пригодные для царапания стен предметы отобрали при обыске бдительные конвоиры, не преминув при этом отвесить мне добавочную порцию тумаков.

Массивный засов на двери с лязгом закрылся, и я остался в кромешной темноте, один на один со своими горькими мыслями. Впрочем, сокрушаться по поводу тяжкой доли пришлось недолго. Едва мое тело приняло спокойное горизонтальное положение, как на меня вмиг навалился мертвецкий сон. Вернее, это был даже не сон, а провал в глубокое забытье, словно кто-то невидимый подкрался ко мне сзади и заехал по темечку тяжелой, но мягкой дубинкой. Единственное, на что у меня хватило сил, это брезгливо отползти от сортирной дырки в противоположный угол, поскольку не хотелось спать, уткнувшись в нее лицом. На все же остальные неприятности, в которые Торки Бикса угораздило вляпаться, ему было сейчас откровенно начхать.