вместе с Кузьмичом выбрали время и заехали к моим. Евдокия Александровна попросила по возможности посмотреть печку перед зимними холодами. Ну а кто, как не старшина Федянин, мог сделать это лучше? Вот я и переадресовал просьбу своему технику и другу. Ну а тот и рад повидаться со своей любимицей Катюшкой, для которой у него всегда приготовлен петушок на палочке.

С печкой разобрались быстро, да и делов там было немного: лишь дымоход прочистили да кое-где промазали снаружи глиной. При этом было такое ощущение, что глины на лице у Катюшки как бы не больше, чем на печке, очень уж она нам хорошо помогала. А потом ещё и порядок с мамой наводила.

Ну а потом тётя Дуся решила нас угостить. С торжественным видом она водрузила на стол жестяную банку с американским растворимым кофе.

– Вот, ребята, угощайтесь, – лучезарно улыбалась она. (Кстати, заметил, что Кузьмич нет-нет да и посматривает в её сторону.) – Ты, Илья, говорил, что кофе любишь, вот я и купила у спекулянтов на базаре баночку. И откуда только что берут, бесово семя, – вздохнула она.

Да, я тоже уже слышал там, в будущем, как в годы блокады кое-кто даже из известных людей, приезжавших в город, выменивал у местных жителей буквально за кусок хлеба золото, картины, антиквариат. Хватало и спекулянтов, которые тоже наживались на людском бедствии. И ведь имели же они доступ к запасам продуктов.

– Ну-ка! – Кузьмич взял в руки жестянку. – Командир, а баночка-то знакомая. Вот, глянь.

Он протянул банку мне. Сверху на крышке были явно видны плохо затёртые потёки красной краски.

– Та-а-ак! – начал закипать я. – Евдокия Александровна, а вы помните, у кого вы её купили?

– Конечно помню. Там женщина была, приметная такая, у неё ещё родинка большая над левой бровью. Я ей деньги предлагала, а она увидала мои серёжки золотые и предложила на них поменяться. Ну, я и вот… – Тётя Дуся замялась. – А так, люди говорят, у неё и любые продукты выменять можно на золото. И не боится ведь, спекулянтша. – Последнее слово она почти выплюнула. – А серёжки я после войны новые куплю, ещё лучше прежних.

Мы переглянулись с Кузьмичом и одновременно произнесли:

– Кучумов, сука!

Быстро попрощавшись с ничего не понимающими хозяйками и прихватив с собой банку кофе в качестве вещественного доказательства, мы рванули на аэродром, благо полуторка, на которой мы приехали, была при нас. Надо побыстрее добраться до Данилина. Пусть он через особый отдел займётся этой сволочью-интендантом.

По иронии судьбы первым, кто встретился мне у штаба авиаполка, был не кто иной, как интендант 3-го ранга Кучумов. Он с довольной улыбкой на лице направлялся в сторону расположенных неподалёку складов.

– Кучумов! Стой! – окрикнул я его.

– Что хотели, товарищ гвардии майор? – всё с той же улыбочкой на лице обернулся он ко мне.

– Что это? – протянул я ему банку с кофе.

– Кофе, товарищ майор, – с недоумением глядя на меня, ответил интендант.

– Я вижу, что кофе. Почему этим самым кофе твоя жена на рынке торгует, обменивая его на золото? Как этот кофе вообще у тебя оказался? Ты же должен был все продукты отправить в детские дома и больницы!

– Тихо, тихо! – Глазки у Кучумова забегали. – Ладно, майор, я всё понял. Надо было с тобой сразу договариваться, но и сейчас не поздно. Давай так: треть тебе. Это много, поверь. А теми продуктами всё равно всех не накормишь.

– Ты чего мелешь?! – начал закипать я. – Какая треть?!

– Да не ори ты так, майор, услышат, – прошипел Кучумов. – Хорошо, тебе половина. И учти, если попытаешься меня сдать, я скажу, что ты специально продукты в город привёз, чтобы здесь их выгодно продать, так что следом за мной пойдёшь.

– Ну ты и мразь!

Я со всей силы впечатал кулак в лощёную рожу интенданта. Кучумова отбросило на стену стоящей рядом сараюшки, по которой он сполз на землю. Нос у него был качественно свёрнут набок. Я подскочил к нему и, подняв за грудки, начал методично, как из боксёрской груши, выбивать кулаками пыль из его рыхлой тушки.

– Ах ты гад! А ну отпусти!

Сильный удар сзади по спине едва не выбил из меня сознание. Я резко обернулся и увидел стоящую со здоровенным дрыном в руках жену Кучумова, ту самую спекулянтшу. Она вновь замахнулась, но я был быстрее. Уже не отдавая себе отчёта, я перехватил дрын и с силой дёрнул его на себя. Кучумовская жена, не выпуская своё оружие из рук, сделала шаг вперёд, но споткнулась и, с силой приложившись головой о камни, замерла.

Тут на меня налетели толпой, скрутили и оттащили в сторону. Что происходило на месте драки потом, я уже не видел.

В себя я пришёл в тесном, с маленьким зарешеченным окном под самым потолком помещении, похожем на камеру. Хотя почему «похожем»? Камера и есть. Твою ж!.. Вот какого ляда я полез выяснять отношения с этой мразью? Надо было идти прямиком к Данилину, и пусть бы дальше уже он занимался этим делом. Ну да будем надеяться, что во всём разберутся те, кому это по должности положено.

Меня не трогали двое суток. Дважды в день окошко в двери открывалось, и в него подавали тарелку с жиденькой похлёбкой и кружку с чуть тёплым, едва подкрашенным чаем.

Вечером второго дня меня под конвоем провели в какой-то кабинет. За столом с настольной лампой сидел человек в форме с малиновыми петлицами, одной шпалой в них и с эмблемой щита и двух перекрещивающихся мечей.

– Присаживайтесь, гражданин Копьёв, – показал он рукой на стоящий перед столом табурет. – Я военный юрист третьего ранга Агапкин, и я веду ваше дело.

– А меня что, уже воинского звания лишили, что вы обращаетесь ко мне «гражданин»? – спросил я, усаживаясь на табурет.

– Пока не лишили, но, учитывая все известные на сегодняшний день обстоятельства, это произойдёт очень и очень скоро.

Агапкин говорил без каких-либо эмоций. Он просто констатировал факт.

– И в чём же меня обвиняют? В том, что я отметелил эту мразь Кучумова?

– С гражданином Кучумовым как раз всё понятно. Он уже дал признательные показания. Также он сообщил, что был вашим подельником – реализовывал привезённые вами с Большой земли продукты и отдавал вам половину выручки. С этим мы ещё будем разбираться. Также вы обвиняетесь в убийстве гражданки Кучумовой Елизаветы Фоминичны.

Таким образом, вы обвиняетесь по статье сто тридцать шесть, пункт «г» Уголовного кодекса РСФСР – умышленное убийство, совершенное с целью облегчить или скрыть другое тяжкое