Взяв свечу, я побрел по коридорам. Сперва я направился в свою спальню, но не смог найти там себе места. Тогда я снова навестил комнату леди Шун, но если в беспорядке, царившем там, и скрывались какие-то подсказки, я не мог их отыскать. Я пошел в спальню Би. Среди раскиданных вещей я заметил ракушки, которые мы купили ей в Дубах-у-воды. Теплая красная шаль висела на стуле. Платки, которые Би выбрала для Ревела, лежали на столике у кровати нетронутые. Ей так и не довелось порадоваться, вручив ему этот подарок.

Я вышел и снова стал бродить по дому, пока ноги не принесли меня в мой личный кабинет, где похозяйничали чужаки. На миг мне захотелось разжечь огонь в камине и посидеть у огня, приводя мысли в порядок, но вместо этого я открыл потайную дверь и направился в логово Би. Когда я сворачивал за угол, Дар сказал мне, что там кто-то есть, и в сердце моем встрепенулась надежда. Однако это оказался лишь черный кот, который обиженно сощурился при свете свечи. Он лежал, уютно свернувшись на подушках, и смотрел на меня, как на досадного, но незначительного нарушителя его покоя. Я посмотрел на него в ответ.

Ее здесь нет.

Кого нет? Би?

Девочки, которая обещала кормить меня рыбой и колбасой, если я буду ловить для нее крыс и мышей.

Я сдержал свое нетерпение.

Кто-то украл ее. Можешь рассказать мне о людях, которые ее увезли?

Они забрали всю рыбу. И все сосиски.

Да, я видел. Что еще ты о них знаешь?

Некоторые воняли. Другие нет.

Я молча ждал. Кошки любят поболтать, но не любят, когда говорят другие. Им нравится, чтобы их слушали. Но кот просто сидел и молча смотрел на меня, и я отважился спросить:

А еще?

Они пришли за ней. Те, что не воняли.

Что?

И снова повисло молчание. Мой вопрос так и остался без ответа. Тогда я сказал вслух:

– Интересно, они правда унесли все сосиски и колбасу? Пойду-ка в кладовку и проверю.

И, отвернувшись от кота, я двинулся по узким проходам. Переступив через надкушенный ломоть хлеба, я подобрал одну из валявшихся на полу свечей и зажег ее от своей, уже почти догоревшей. Огарок был погрызен мышами, но не сильно. Прежде чем открыть дверь в кладовку, я постоял, прислушиваясь. Мешки с бобами и горохом стояли нетронутые. Грабители увезли только мясо и рыбу – припасы, которые в пути заканчиваются первыми. И что из этого следует?

Ничего не осталось, – подтвердил кот.

– А сыр ты любишь? Или масло?

Кот посмотрел на меня с любопытством. Я закрыл дверь в лабиринт и спустился по короткой лестнице в каменный погреб, где был устроен ледник. Там на полках стояли кувшины с летним маслом и лежали круги сыра. Либо эти продукты не заинтересовали чужаков, либо они просто не нашли погреб. Я снял с пояса нож и отрезал большой ломоть сыра. И вдруг почувствовал, что проголодался. Мне стало стыдно – моя дочь и леди Шун похищены, жестокие чужаки в эти самые минуты увозят их во тьму и холод, как же я могу хотеть есть? Или спать.

Но я хотел.

Я отрезал еще один ломоть сыра, уже для себя, и направился на кухню. Когда я подошел к столу, кот тут же запрыгнул на него. Это был черно-белый красавец, весь гладкий и здоровый, если не считать сломанного когда-то хвоста. Я покрошил ему сыра и отошел, чтобы отрезать себе хлеба и налить кружку эля. Когда я вернулся, кот уже доел угощение и самовольно потянул лапой следующий кусок. Я не стал возражать. Мы молча ели, я старался быть терпеливым. Интересно, может ли кот сказать мне что-то полезное?

Он покончил с едой первым и принялся намывать усы и мордочку. Когда я отставил пустую кружку, кот перестал умываться и посмотрел на меня.

Те, что не воняли, вообще не пахли.

По спине у меня пробежали мурашки. Мой волк звал Шута Лишенным Запаха. Потому что Шут действительно ничем не пахнет. И для моего Дара его как будто не существует. Неужели это свойство всех, у кого в роду были Белые?

Они перестали убивать, как только закогтили ее. Они взяли только ее. И еще одну.

Ничем не выдав своего интереса, я вернулся в погреб за следующей порцией сыра. Уселся за стол, отломил внушительный кусок и положил перед котом. Кот посмотрел на еду, потом снова на меня.

Они взяли женщину.

Леди Шун?

Я не запоминаю человеческих имен, они мне неинтересны. Но да, может, ее звали и так.

Он нагнулся и стал есть.

– Девочка, которая обещала тебе сосиски и рыбу… Они… делали ей больно?

Не доев сыр, кот вдруг решил поухаживать за своими когтями. Я ждал, пока он лизал лапы и выкусывался. Так продолжалось довольно долго, потом он поднял глаза на меня.

Однажды я ее поцарапал. А она стерпела. – Кот ссутулился над остатками сыра. – Боль – не то, чего она боится.

Я не знал, как это понимать, утешаться или ужасаться. Оставив кота доедать сыр, я вернулся в кабинет поместья. Мальчик даже не шелохнулся, когда я бросил в камин последнее полено. Вздохнув, я взял все еще не просохший плащ Чейда и, запалив фонарь, который позаимствовал у привратника, направился к выходу.

Я хотел просто принести дров, но едва я вышел в ясную морозную ночь, как в голове у меня прояснилось. Словно холод, сам по себе неприятный, частично отогнал жуткую вялость и усталость. Вместо того чтобы идти к поленнице, я направился к пепелищу конюшни. По пути я пересек подъездную дорогу. Недавно выпал снег. Никаких следов не осталось. Я долго ходил кругами, а затем тщательно осмотрел снег между домом и конюшнями в поисках санной колеи. Но снег укрыл все. Следов полозьев уже было не отличить от следов повозок из поместья. Я прошел в темноте по дороге, ведущей в Ивняки. Где-то тут истекал кровью Пер, где-то тут схватили Би. Но я не нашел никаких признаков ни того ни другого. Только отпечатки копыт моей лошади и лошади Силдвелла. И все. Никто больше не проезжал тут все эти дни. Вьюги и метели замели следы чужаков так же безнадежно, как неведомая магия стерла воспоминания слуг и Ланта.

Некоторое время я стоял, глядя в темноту. Холодный ветер продувал до костей. Куда и зачем увезли мое дитя? Что толку быть принцем, если принц так же беспомощен, как презренный бастард?

Я повернулся и медленно побрел назад к дому. Идти было так трудно, словно в лицо дул ледяной зимний ветер. Мне не хотелось возвращаться в этот дом. С каждым шагом на душе становилось все тяжелее. Добравшись до поленницы, я набрал в плащ достаточно дров, чтобы хватило до утра. Волоча ноги, я понес свою ношу в дом.

Кориоя, первый Слуга, так писал о своем Белом Пророке: «Он не первый и не последний в истории. Каждому поколению дан тот, кто живет среди обычных людей и благодаря дару провидения ведет мир к лучшему будущему. Мне выпала честь быть Слугой его, записывать сны моего бледного господина и вести счет дорогам судьбы, кои он из кривых сделал прямыми и безопасными».