— Зачем, скажи на милость?

— Потом объясню. А пока давай поболтаем о старых добрых временах. Аммар-Тильзе будет рада узнать, что мы с тобой встретились снова. Если тебе вдруг придется покинуть Кебин, ты всегда можешь рассчитывать на радушный прием в Саркиде и оставаться там сколько пожелаешь.

— Покинуть Кебин? Едва ли я сумею выбраться в ближайшие год-два, но все равно спасибо за приглашение.

— Как знать, как знать… Вопрос в том, с чем ты готов мириться. Смотри-ка, дым поднимается прямо вверх и стрижи летают высоко. Возможно, в ближайшие дни погода будет лучше, чем я смел надеяться.

Огромный пустой зал, прежде служивший солдатской столовой, слабо освещался и плохо проветривался, поскольку изначально предназначался для использования преимущественно вечером, после наступления темноты, и окна здесь находились под самым потолком. Прямоугольный, с аркадами по периметру, он размещался в центре казарменного здания и был окружен внутренней галереей, по другую сторону которой располагались цейхгаузы и арсеналы, арестантские камеры, уборные, лазарет, спальные помещения и так далее. Почти все арки ортельгийцы заложили четыре года назад, и неряшливая кирпичная кладка между каменными колоннами усугубляла не только уродливый вид зала, но и общее впечатление несообразности, если не надругательства, какое всегда производит здание, неуклюже приспособленное для неких целей, отличных от первоначальных. Один поперечный ряд плит в полу посередине зала ортельгийцы выломали, врыли в землю решетку из толстых железных прутьев с дверью в одном конце и залили все известковым раствором. Высокие, в два человеческих роста, прутья сверху были заострены и загнуты крюками. Широкие стяжные перекладины, соединенные внахлест и установленные в три ряда, дополнительно крепились цепями к металлическим кольцам, прочно вделанным в стены и пол. Полную меру Шардиковой силы никто не знал, но Балтис, имевший в своем распоряжении достаточно времени и все запасы гельтского железа, подошел к делу со всей основательностью.

Центральную арку в одной торцовой стене закладывать не стали и галерею за ней перегородили двумя поперечными стенами — короткий проход между ними вел к железным воротам в наружной стене здания, а от них в каменный карьер спускалась покатая земляная насыпь.

Весь пол между воротами и решеткой был устлан толстым слоем соломы, и в воздухе висел густой запах помета и мочи. Последние несколько дней Шардик не выходил наружу, почти ничего не ел и выглядел вялым, но время от времени вдруг принимался беспокойно бродить взад-вперед, словно мучаясь болью и ища, кому бы отомстить за нее. Кельдерек, наблюдавший за ним, безостановочно молился теми же словами, что и пять с лишним лет назад в ночном лесу: «Успокойся, владыка Шардик! Засни, владыка Шардик! Твоя сила — сила божья. Ты неуязвим».

В смрадном полумраке огромного зала он, король-жрец, тревожно наблюдал за медведем и ждал известий о прибытии в город Гед-ла-Дана. Без него Совет не начнется, ибо представители провинций собрались в Бекле, во-первых, для того, чтобы удовлетворить требования ортельгийских генералов о помощи войсками, деньгами и припасами, необходимыми для летней кампании, а во-вторых, для того, чтобы узнать в общих чертах о планах по разгрому неприятеля. Сам Кельдерек об этих планах пока ничего не знал, хотя Зельда и Гед-ла-Дан, при содействии нескольких подчиненных командиров, уже наверняка их разработали. Однако перед началом Совета и уж всяко прежде, чем приступить к осуществлению своих замыслов, генералы обратятся к нему, чтобы он дал добро от имени владыки Шардика; и если Кельдерек, предавшись молитвам и размышлениям, сочтет что-то неправильным или сомнительным, он от имени Шардика повелит изменить намеченный порядок военных действий.

КОРОЛЕВСКИЙ ДОМ

Со дня, когда Шардик убил главных бекланских военачальников и исчез в дождливом сумраке Предгорий, Кельдерек обрел власть и влияние, даже и не снившиеся Та-Коминиону. В глазах армии именно он сотворил чудо победы, именно он первым возвестил волю Шардика, а потом всегда поступал в покорном согласии с ней. Балтис и его люди повсюду рассказывали об упорстве, с каким он, казалось бы вопреки всякому здравому смыслу, сначала настоял на необходимости построить клетку, а потом возглавлял мучительный переход через горы, к концу которого они растеряли больше половины людей. Едва ли ортельгийцы сумели бы выломать Тамарриковые ворота и одолеть такого блестящего полководца, как Сантиль-ке-Эркетлис, когда бы не фанатичная вера каждого из них в незримое присутствие Шардика, мистическим образом воплощенное в Кельдереке, — слепая вера, сломившая дух и сопротивление бекланцев. Кельдерек же с самого начала знал без тени сомнения, что именно он, и никто иной, является избранником Шардика и должен доставить божественного зверя в город своего народа. С наступлением теплых дней он своею властью приказал Шельдре и другим девушкам отправиться вместе с ним на поиски медведя. Ортельгийские бароны, хотя и безоговорочно признававшие власть Кельдерека, решительно высказались против того, чтобы он лишал Беклу своего магического присутствия, покуда Сантиль-ке-Эркетлис остается в крепости на Крэндоре; и раздраженный задержкой Кельдерек подавил отвращение и негодование, вызванные в нем методами, с помощью которых Зельда и Гед-ла-Дан вынудили бекланского генерала покинуть крепость. Подобные чувства, рассудил Кельдерек, хотя и вполне естественные для обычного человека, каким он был раньше, совершенно недостойны короля, который во имя своего народа должен относиться к врагу презрительно и безжалостно — иначе как бы одерживались победы в войнах? В любом случае дело находилось вне его компетенции: он король магический и религиозный, призванный постигать и толковать божественную волю, а решение Гед-ла-Дана каждый день вздергивать на виселице под крепостью двух бекланских детей, пока Сантиль-ке-Эркетлис не согласится уйти, конечно же, не имело никакого отношения к религиозным вопросам. Только когда Гед-ла-Дан потребовал, чтобы Кельдерек присутствовал на казнях от имени Шардика, он наконец проявил свою волю и резко ответил: мол, именно он, Кельдерек, а не Гед-ла-Дан назначен богом, чтобы судить о том, где и когда имеется необходимость в присутствии короля-жреца, облеченного силой Шардика. Гед-ла-Дан, втайне побаивавшийся этой силы, настаивать не решился, и Кельдерек, со своей стороны, только выгадал от произошедшего, сам не став свидетелем никаких ужасов. Через несколько дней бекланский генерал согласился отступить на юг, и Кельдерек получил возможность заняться поисками Шардика в горах к западу от Гельта.

Из долгих, трудных поисков и медведь, и король вернулись уже другими. Шардика, который ревел и бился в цепях, пока не свалился без сил, полузадушенный, ввозили в город глубокой ночью, после объявления комендантского часа, дабы люди не увидели того, что могли истолковать как унижение Силы Божьей. От цепей на шее и левой передней лапе у него остались глубокие раны — они заживали медленно, и впоследствии медведь стал прихрамывать и держать как-то набок свою громадную голову, которой сейчас тяжело ворочал на ходу, словно по-прежнему ощущая давление цепи. В первые месяцы он часто впадал в бешенство и со страшной силой бил лапами по решетке и стенам, производя шум, подобный грохоту кузнечного молота. Однажды новая кирпичная кладка в одном из арочных проемов треснула и обрушилась под неистовыми ударами, и какое-то время он бродил по внутренней галерее, с ревом кидаясь на стены, пока не выбился из сил. Кельдерек увидел в этом предзнаменование успешного похода на Икет; и действительно, ортельгийцы, воодушевленные пророчеством, заставили Сантиль-ке-Эркетлиса отступить на юг через Лапан, до самой границы Йельды.