— Обалдеть! — восхитился Никита. — Опять я чувствую себя неотесанной деревенщиной. Может, мне надеть выходной костюм?

— Не надо. — Нина всунула ноги в лодочки. — Ты хозяин, ты должен быть одет скромнее гостьи. Идем, я умираю с голоду.

— Аналогично. Мы же сегодня не обедали. Сосиски не в счет.

У него полегчало на сердце. Они спустились вниз, и он провел ее в столовую. Здесь на стенах были обои, красивые «шаляпинские» обои цвета бургундского, и висел большой портрет женщины в полный рост. Нина сразу догадалась, что это Никитина бабушка.

— Это Нечитайло[10], — Никита кивнул на портрет.

— Да, я узнаю его стиль. Прекрасный портрет.

Обернувшись, Нина увидела на другой стене картину Малявина, не такую роскошную, как в Третьяковке, но все же впечатляющую.

— У меня есть еще несколько бабушкиных портретов, — говорил между тем Никита. — Я тебе потом покажу всю квартиру. Садись.

Он отодвинул ей стул, и тут Дуся вкатила столик с закусками. Никита по лицу видел, что она немного смягчилась, и понял почему: он пришел ужинать в столовую, как человек, вместо того чтобы хватать кусочки, не отрываясь от экрана компьютера у себя в кабинете. И пришел ради Нины, а не потому, что внял ее, Дусиным, увещеваниям.

— Так, что тут у нас? — Никита деловито потер руки. — Миноги, осетрина, Дусина фирменная селедочка… рекомендую, ничем не хуже осетрины. Салат овощной со сметаной. Все, что ты любишь. Давай я тебе вина налью.

— Если хочешь водки, пей, не обращай на меня внимания.

— Да нет, я с тобой вина выпью. Я нашел кое-что интересное, — начал рассказывать Никита. — Ты была права: Дом моды Щеголькова — это «прачечная».

— Что? — не поняла Нина.

— «Прачечная». Механизм отмывания денег. Так что, как говорил незабвенный Глеб Жеглов, «тут у него любовь с интересом».

— И что это нам дает? Мы не можем это использовать.

— Ничего-ничего, уже теплее.

— Что-то тебя потянуло на Высоцкого.

— А что плохого? Я его обожаю. Ты ешь, ешь. Ладно, мы не будем это использовать. Я должен кое с кем посоветоваться. А сейчас меня больше интересует твое трудоустройство. Ты ведь не вернешься к Щеголькову?

— Ни за что! И еще кое-что я поняла: здесь, у тебя, я работать не смогу, и не стоит перевозить сюда машинку.

— Нет, перевози обязательно. Звони своим клиенткам.

— Я боюсь, они увидят твой холл, и им сразу станет плохо.

— А что не так с моим холлом?

— Все так, но он слишком великолепен. Он… подавляет. И кто поверит, что тут живет портниха? Да, и я же вроде бы ушла в подполье? Разве я могу себя обнаружить?

— Говорю же тебе, Чечеткину сейчас не до тебя, — напомнил Никита. — Да и вряд ли твои заказчицы с ним знакомы. Но ты можешь не работать, если не хочешь. По мне, так можешь лежать и плевать в потолок.

— По-моему, плевать в потолок — это то же самое, что плевать против ветра.

Никита расхохотался:

— Точно! Вот черт, как же мне самому в голову не пришло? Ладно, все это ерунда. Ты мне вот что скажи: как ты относишься к театральным костюмам?

— В каком смысле? — удивилась Нина.

— В смысле их шитья. Ты могла бы сшить театральные костюмы?

— Сшить или придумать?

— Придумать, конечно. У меня есть один знакомый режиссер… Галынин, слыхала о таком?

— Конечно. Это ведь он поставил «Онегина»? — Никита кивнул. — Я видела все его спектакли. Замечательный режиссер. А откуда ты его знаешь?

— Он раньше работал в рекламном бизнесе. Это он мне рекламный ролик с тамтамами сделал. Тогда мы с Галыниным и познакомились. А потом, когда он ушел в режиссуру, моя фирма делала компьютерное обеспечение для «Онегина». Там много спецэффектов, и их включает компьютерная программа. Для нас это был, как говорится, «малый престижный заказ». Деньги небольшие, зато славы много. Название фирмы было указано на афише. А потом еще оказалось, что я знаком с его женой. Я не знал, что они женаты. Ладно, это долгая история. В общем, теперь Галынин решил замахнуться на Вильяма нашего Шекспира.

— Он уже замахивался, — возразила Нина. — Он ставил «Двенадцатую ночь». Чудный был спектакль.

— А теперь замахнулся на «Короля Лира». У нас почему-то все пьесы ставят квадратно-гнездовым способом. То все кидаются на «Гамлета», то вылетает целая стая «Чаек»…

Дуся принесла горячий бульон и целую гору пирожков на блюде.

— Дусенька, — дурачась, сказал Никита, — если я когда-нибудь решу покончить с собой, попрошу вас напечь пирожков и съем все разом. Это будет легкая смерть.

— Бог знает что вы такое говорите, Никита Игоревич! Даже слушать не хочу. — Дуся разлила бульон по большим чашкам. — Вот, пейте, пока горячий.

— Ешь пирожки. — Никита пододвинул блюдо Нине. — Вот эти с капустой, а с той стороны — с мясом. И те, и те вкусные. Попробуй.

— Тут на целый полк! — удивилась Нина.

— Ничего, что останется, мы завтра утром на завтрак разогреем. Вернемся к нашим «Чайкам». Галынину нужен костюмер. Что-то у него там не заладилось. Возьмешься?

— Не знаю, возьмет ли он меня, но попробовать можно. Это очень интересно.

— Я ему звонил. Он ждет нас завтра в двенадцать, у него репетиция. Я тебя отвезу.

— Я хотела с утра съездить за вещами. Думаешь, успею?

— Элементарно. Сейчас достану тебе чемоданы, с утра их загрузишь, и Славик завезет сюда. А мы в театр. Завтра суббота, город опустеет, и пробок таких не будет. Хотя, с другой стороны… Зачем столько нагораживать на одно утро? К тебе домой можно и после заехать.

— Нет, мне обязательно надо до. Хочу взять альбом для эскизов.

— Ну, раз надо, значит, заедем.

Дуся принесла горячее — телячьи отбивные.

— Вы мне не поможете, Евдокия Егоровна? — обратилась к ней Нина. — Мне нужно кое-что постирать.

— Давайте мне, я вместе с нашим постираю. У нас в подвале своя прачечная.

— Нет, мне нужно кое-что постирать вручную.

— Я дам вам тазик и порошок. Стирайте.

— Спасибо.

Весь этот разговор велся в суховато-деловитом духе, страшно огорчавшем Никиту. Но Дуся вышла, а Нина улыбнулась ему.

— Все нормально. Она мне нравится. И готовит она божественно.

— Ты тоже, — сказал Никита.

— Только не проси меня готовить в твоем доме. Для нее это было бы крушением эмирата.

— А я как раз хотел устроить между вами соцсоревнование. Ладно, это еще успеется. Хочешь чего-нибудь на десерт?