Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Буду, — сказала я, приглушив свой голос. — У меня кое-что есть, что может вас заинтересовать.
На другом конце провода воцарилось зловещее молчание.
— Что именно?
— Фотографии, — сообщила я все тем же голосом. — Очень интересные фотографии. Как вы думаете, какая газета сможет купить подороже у меня снимки, на которых запечатлены лидеры «Трудовой молодежи», торгующие наркотиками?
Он какое-то время молчал, как бы соображая, о чем речь.
— Я понимаю, что это не ваше дело, — продолжала я атаку. — Но видите ли, в чем проблема. Так исторически сложилось, что еще вчера я бы отдала эти фотографии и бесплатно, так как глубоко презираю вашу тусовочку. Но в силу того, что мне нужно от вас кое-что, я, пожалуй, отдам эти снимки вам. С одним условием…
— Кто у вас на снимках? — хрипло спросил голос.
— Ах, один джентльмен. Вполне респектабельный. У него очень красивые очки и весьма интеллигентная внешность. Вот только рядом с ним находится парень, совершенно не подходящий для его компании. Такой, знаете ли, грубоватый. В черной шапочке.
— Вы занимаетесь шантажом, — пробормотал мой абонент.
— Кто чем, — рассмеялась я. — Кто шантажом, кто наркотиками, а кто… киднеппингом.
— Чем?
— Киднеппингом, — повторила я. — Вот меня это и интересует больше всего. Вы говорите мне, куда делась одна девушка, я отдаю вам фотографии. Как вам сделка?
— Шантажистка, — снова пробормотал голос.
— Вы на это уже намекали.
— Я не знаю, о чем вы говорите… Я не занимаюсь киднеппингом.
— А Таня Глухарева?
Мне показалось, что он грязно выругался.
— Хорошо, давайте встретимся и поговорим.
— Замечательно, — обрадовалась я. — Завтра. Около десяти… — я набрала в легкие побольше воздуха. Утра? О, как бы мне этого хотелось! Но мое нетерпение может повредить, лишая нашу встречу должного эффекта. — Вечера. Возле консерватории. Пойдет?
Там помолчали, обдумывая странности моего поведения. Потом коротко бросили:
— Хорошо. Как я вас узнаю?
— Вы узнаете, — пообещала я и повесила трубку.
Ну вот, милые мои…
Теперь нам осталось совсем мало времени — о, очень мало! — на наши «таинственные игры». Наступает время предельной ясности. Подведение итогов, так сказать!
— А дело все в том, что я просто очень люблю Вивальди, — пробормотала я, сдерживая подступившие к глазам злые слезы. — Всего лишь в этом!..
Я курила пятую сигарету и уже начинала чувствовать, что их количество начинает сказываться на качестве моих несчастных легких.
Ларикова не было. Я стала терять терпение.
— Человек беспросветно одинок в этом мире, — мрачно констатировала я, глядя в черное окно. — И никакой доктор не едет. Славная песенка, но, похоже, мне с моей печалью и тоской придется доживать весь мой остаток дней.
Ну вот, Александра! Тебя потянуло на мрачные философские измышления! Именно так начинается депрессия.
— Просто все вокруг построено на лжи, — сообщила я темному окну. — И никто не собирается с этой пакостью бороться. Только я, как Жанна д’Арк, сижу тут в темной комнате, ожидая приговора.
Правда, я не помню, в какой темной комнате сидела бедная святая Иоанна, но уж в какой-нибудь точно сидела. Только сигарет у нее не было.
А в какой темной комнате сейчас сидит Таня Глухарева? И почему ее, черт возьми, никто не ищет? Как будто пропажа человека — дело житейское, так себе, маленький пустячок!
Где ее родители? Должна же у нее быть мать?
Впрочем, вполне возможно, что ее мать привыкла к исчезновениям Тани.
Такое тоже случается.
От размышлений меня оторвал стук двери. Я подняла глаза. На пороге стоял грустный и озадаченный Лариков.
— Хорошо, что ты дождалась меня, — сказал он, плюхаясь в кресло и не потрудившись снять пальто. — У нас крупные неприятности…
Я не удивилась. Чего еще можно было дождаться, кроме каких-то там неприятностей! Мне и так казалось, что их достаточно, чтобы отучиться просыпаться с улыбкой, ан нет! Вам еще принесли немножко неприятностей!
— Люда Нещадова в больнице. Пока без сознания. Ее очень сильно напугали в собственной квартире.
— На-пу-га-ли?
— У нее слабое сердце, — пожал он плечами. — Черт его знает, как это там называется. Но она пока еще в полной прострации и зрит ангелов. Кто-то из соседей сказал, что видел, как Люда зашла в квартиру. Потом услышал ее крик, рванул туда. Клянется, что видел мелькнувшую фигуру — бросился за ней. Но этот тип был стремительным и худым, а наш сосед — толстяк с ужасной одышкой. Он уверяет, кстати, что это подросток! Представляешь? Он скрылся из виду, мужчина наш плюнул в сердцах и вернулся к Нещадовой, надеясь, что там все в порядке. Квартира была открыта, он вбежал. Люся лежала на полу. Лицо синее, глаза распахнуты — он сначала подумал, что она уже отошла в мир иной. Но, слава богу, обошлось. Он вызвал «Скорую» с милицией. Вот такие дела, брат…
— Так грустно, что хочется курить, — сказала я. — Потрясений у меня за сегодняшний день на сто жизней вперед! Можно поделиться.
— Поделись, — предложил он.
— Сначала сними с себя это холодное пальто, — предложила я. — А то от тебя морозно.
* * *
Делилась я с ним своими «потрясениями» весьма основательно, но он терпеливо выслушал меня и, когда я закончила, сообщил:
— Цены вам нет, моя маленькая Александрина!
— Да уж, — саркастично усмехнулась я. — В смысле бестолковее меня не сыщещь?
— Брось, — отмахнулся он. — Ты с самого начала невзлюбила «трудовиков», так?
— Их вообще-то чрезвычайно трудно полюбить.
— Но именно ты настаивала на том, что все это связано!
— Ты особо не протестовал.
— Ладно, оставь свои скромные взглядики в пол! Теперь у нас все наконец-то складывается! И это благодаря тебе.
— Да не мне, а случайности. Понимаешь, этот тип встретился со мной случайно!
— А если нет?
— То есть как это?
— А если все дело в фотографиях? Смотри сама. Нещадов тебя видел. Так? Мещерский тоже тебя видел. Ты вообще с этой девочкой нарисовалась. Значит, ты им была известна. Он знал, что ты детектив.
— Нет, — начала протестовать я, но остановилась.
А ведь знал! Я же сказала ему это в нашу первую встречу! Сказала и забыла! Так ли случайно, что Аркадий оказался со мной рядом? А если он, черт бы его побрал — поскольку нельзя же столь цинично играть девичьими чувствами, — за мной следил?