Как только я выставила его за дверь, так и началось. То письма подметные, то ночные звонки в дверь и какие-то узколобые, обезьяноподобные «пацаны» на пороге… В общем, я уже давно должна была лежать в психушке под неусыпным надзором психиатров с диагнозом «мания преследования». В конце концов он успокоился и ушел к своей бывшей любовнице на квартиру. А я успокоилась, поскольку наконец-то смогла дышать полной грудью.

Она налила вина в бокалы и протянула мне один.

— С моими пространными монологами мы можем забыть про эту благословенную янтарную жидкость. Кстати, я чуть не спилась из-за Юрочки. Ну, так переходим на «ты»?

Я улыбнулась. Сейчас, когда ее маска полусонной кошки спала, Лера Шахинова стала мне очень симпатична.

— Кстати, ты уверена, Саша, что убийцу моего мужа надо искать? — спросила она задумчиво. — Только не надо так испуганно округлять глаза! Просто иногда бывают случаи, когда убийца достойнее убитого.

— Знаю, — кивнула я. — Но заповедь «не убий» нарушать нельзя.

— А если она уже нарушена? Если мой муж был убийцей?

— Что? — Я поставила фужер на столик.

Лера смотрела на меня совершенно ясными и спокойными глазами. Нет, я знала о вине Мещерского. Даже Нещадов был далеко не ангелом! Но этот художник, разве он был убийцей? Мне доселе казалось, что он всего лишь неудачник, слабая личность, оказавшаяся под пятой у подонков! Может быть, он был слабым, может, ему не хватало мужества и честности, но убийцей?!

— Мой муж убил человека, — сказала Лера. — Повторить еще раз?

* * *

«Господи, как же стало быстро темнеть», — думала Людмила Нещадова, возвращаясь домой по улице, которая с неумолимой быстротой темнела и приобретала зловещие очертания.

Впрочем, а что после смерти брата осталось для Люси нормальным? Теперь она не могла доверять даже своей квартире.

Мой дом — моя крепость… Ха-ха. У кого-то есть ключ от Люсиной крепости, и поэтому она ощущает себя там так же беспокойно, как и на улице. А может, там ей еще страшнее?

С проспекта доносились голоса, такие беспечные, что Люся от зависти была готова провалиться. Ей тоже хотелось стать беспечной.

Но…

Она шла не торопясь, не отдавая себе отчета, что нарочно замедляет ход, лишь бы оттянуть возвращение в «родной дом-крепость», где не доверяешь собственным стенам и вздрагиваешь от любого подозрительного шороха.

Ничего, успокоила она себя. Через час поменяют замок, ей обещали прислать мастера. Мастер придет, все сделает — и тогда она будет уверена в том, что больше никто не сможет войти в дом. В ее дом. В ее крепость… А за час с ней вряд ли что может случиться.

Она вошла в подъезд. Темнота осталась за ее спиной, став еще более тяжелой и сумрачной.

* * *

Наблюдая, как женщина вошла в дом, он напрягся. «Последнее время я стал сам себе напоминать стервятника, который ждет, когда очередная жертва поманит его запахом пролитой крови», — мрачно усмехнулся он.

Она была бесцветной и неуклюжей, лишенной того очарования, которое присуще людям духовно озаренным. В ней озарения не было. Только жадность и глупость. И равнодушие.

«Тебе ее жаль?»

Он не знал ответа. Да, наверное. Жаль, потому что она тоже человеческое существо. Жаль, потому что у нее опущены плечи. Когда она обернулась невзначай, он ясно различил в ее глазах вспыхнувший на мгновение страх.

Жаль, но остановить ход событий он не может. Ему это неподвластно.

«Либо вы, либо…»

Он не додумал. У него не было времени.

Как в насмешку, из соседнего окна доносились пьяные голоса, скандирующие с хохотом известную строчку из «Битлз» — «Все, что вам нужно, это любовь».

Последние дни его любовь приобрела цвета красного и черного. Смесь этих цветов давала траур. И ему уже не хотелось снова стать молодым и радостным настолько, чтобы подпевать этой песне, с уверенностью, что так оно все и есть. Все, что нам нужно, это…

Резко выбросив сигарету, он какое-то время понаблюдал траекторию полета этого крошечного красного огонька в черной, неумолимо надвигающейся ночи и, когда огонек поглотили разливающиеся чернила, шагнул в тот самый подъезд, где только что скрылась усталая и напуганная женщина по имени Людмила Нещадова.

* * *

Она включила свет в прихожей раньше, чем закрыла дверь.

Так она делала теперь всегда. Как будто пыталась ухватиться за электрический свет с лестничной площадки, как утопающий за соломинку.

Опустив сумку, выдохнула с облегчением.

— Ну вот и дома, — проговорила.

Шорох… Слабый, почти неуловимый шорох в комнате рядом с ванной в самом конце коридора заставил ее вздрогнуть. По спине прокатилась капелька холодного пота. Она невольно отступила назад, к входной двери. Ее руки легли на дверную ручку, и она почувствовала, как рука страха впилась ей в сердце и не желает отпускать, хотя Людмиле становилось все труднее дышать.

— Кто тут? — пролепетала она, осознавая, что вопрос останется без ответа, повиснет в воздухе.

Собравшись с силами, Людмила сделала шаг, потом еще шаг… Теперь она находилась уже совсем рядом с тем местом, откуда ранее ей послышались звуки, напоминающие сдерживаемое человеческое дыхание.

— Никого, — нарочито громко, облегченно вымолвила Людмила, поворачивая выключатель.

Кухня мгновенно осветилась ярким светом. Но Людмила застыла на пороге, пытаясь справиться с ужасом, мгновенно охватившим ее. Ноги подкосились.

— По-мо… — просипела она, медленно сползая на пол.

Фигура, стоявшая у окна, медленно повернулась. Но Людмила уже ничего не видела…

В комнате еще властвовала тишина. Я боялась посмотреть в насмешливые глаза Леры Шахиновой — такие откровения мне были немного неприятны.

— Лера, кого он убил? — спросила я. — Вы понимаете, что это довольно страшно — обвинить человека в убийстве? Даже если он вам неприятен так, что очень хочется, чтобы он был самым мерзким на свете существом? Вы уверены, что он убил человека? Или просто одержимы мыслью о мести за то, что он испортил вам жизнь?

Она расхохоталась. Сначала просто сидела и смотрела на меня со злым прищуром, как будто я своей волей разрушила ту доверительность, которая возникла между нами. Она очень ненавидела своего бывшего мужа — так сильно, что у меня были основания ей не верить. А потом расхохоталась зло и снова вернулась к «вы», вслед за мной, как бы заново проводя между нами четкую разделяющую границу.

— Саша, я говорю вам истинную правду! Он убил, и убил он, девочка моя, что самое отвратительное… ребенка.

Последнее было произнесено шепотом. В ее глазах стояли слезы. Она приблизила ко мне свое лицо так, что теперь ее глаза находились прямо напротив моих. Приоткрыла слегка губы, намереваясь сказать что-то еще, но передумала и встала. Подойдя к окну, постояла немного, сжав руки в кулаки, и мне показалось, что она пытается справиться со слезами. Потом, резко обернувшись, повторила: