Он не ответил, продолжая мучить ее своими мерзкими прикосновениями.

Он вынул свои пальцы, но вместо них просунул что-то более широкое и объемное. Он обхватил ее за бедра и приник к ней плотно и глубоко.

– Прекрати! Немедленно! – крикнула Мелани. – Ты делаешь мне больно!

– Ничего подобного, – пробормотал он. – Расслабься. Ты сухая, как старая карга. Расслабься, кому говорю!

Расслабиться? Неужели он серьезно?

Он снова начал впихивать свое нечто в нее, пока у нее не разорвалось что-то внутри, и он, устремляясь куда-то вперед, будто пронзил ее. Она прогнулась и застонала от боли, но он зажал ей рот рукой. Он нетерпеливо продолжал засовывать и засовывать свое нечто, а она ощущала себя словно в аду. Лежа под ним, Мелани чувствовала себя как в ловушке, она даже не могла дышать, от вони, исходившей из его рта, ей хотелось блевать, а он все не унимался.

Он не обращал внимания на то, удобно ли ей, приятны ли ей его ласки, словно она была для него пустым местом. Капли пота выступили у него на лбу, внезапно он замер словно парализованный. Он издал стон, выражавший первобытное наслаждение и удовлетворение, она почувствовала, как что-то горячее пролилось глубоко внутрь ее тела.

Вдруг он обмяк и отвалился от нее. Мелани даже испугалась, уж не сердечный ли приступ у него, уж не умерли он. Однако Эллиот пошевелился и перевернулся на спину, он тяжело дышал, как будто много и долго бегал.

– Должно быть, я выпил слишком много бренди, – посетовал он. – Какое-то время я даже думал, что не смогу завершить начатое.

– Уже… уже все?

– Да.

– Уже конец? И это все?

Он взглянул ей в лицо.

– А что ты еще ожидала? Пирожного и плохих стихотворений?

– Нет, но… я полагала…

– Что именно? Что все будет романтичнее, не так ли? Более страстно? Более возвышенно?

Неужели вот это и есть тайна супружеского ложа? Что будет, если он станет снова настаивать? Принуждать ее? Неужели она должна будет выполнять все гнусное и отвратительное, что бы он ни потребовал от нее? Она почувствовала подступающую дурноту.

Мелани смотрела на его костлявое тело и сморщенную кожу, спутанные волосы и неопрятные ногти. Все прояснилось, он не был к ней больше внимателен, как раньше, когда только все начиналось. Она была для него не чем иным, как вместилищем для его мужской похоти. Мелани овладело разочарование, какого она никогда не испытывала в жизни.

– Ты не любишь меня, не так ли?

– Что? – нахмурился Эллиот.

– Ты не любишь меня. И никогда не любил.

– Конечно, я не люблю тебя. Даже смешно! Будь хорошей девочкой, ну? – Он кивнул в сторону туалетного столика. – Намочи и подай мне полотенце.

Радуясь, что она избавится от него, Мелани встала, хотя ее тело заныло от этого усилия. Вся дрожа от обиды, она нагнулась и окунула полотенце в кувшин с водой. Проглотив горькие слезы разочарования, она отжала конец полотенца и вернулась назад.

Эллиот обтер себя. Преодолев отвращение, она взглянула, что он вытирает, и с удивлением обнаружила, что ниже пояса кожа у него в крови. Опустив глаза, она посмотрела на себя и увидела, что между ног у нее тоже течет кровь.

– Я ранена! – вскрикнула она. – Ты хотел меня убить!

– Помолчи! – буркнул он. – Приляг, успокойся. Она хотела было возмутиться, затем выругаться, как вдруг задрожала, колени у нее ослабли, в глазах помутилось, и она едва не потеряла сознание.

– Ложись! – прикрикнул он, и она послушно залезла на кровать.

Казалось, время остановилось, Мелани лежала тихо, переводила взгляд с потолка на пол и обратно, лишь бы не видеть его.

– И что теперь? – наконец спросила она.

– Теперь будем ждать.

– Ждать – кого?

– Твою мать, – спокойно заметил Эллиот. – Только улыбайся, когда она войдет. Я хочу, чтобы она видела, как тебе хорошо.

– Она придет? Когда?

– Очень скоро.

Мелани поежилась от ужаса, боясь даже представить себе то, что произойдет. В ногах лежало скомканное одеяло, она протянула руку, желая взять его, чтобы согреться и прикрыть свою наготу.

– Оставь, – бросил он. – Пусть, как только она войдет, сразу увидит, чем мы занимались.

– Где она? – нетерпеливо взревел Маркус.

– Я вам говорил, милорд, – отозвался начальник тюрьмы. – В записях не отмечено никого с таким именем.

– Посмотрите еще раз.

– Я просмотрел список уже с дюжину раз. Ее здесь нет.

– Двадцатипятилетняя женщина не может просто так исчезнуть без следа.

– Это верно, но вам точно известно, куда ее отвезли? Начальник улыбнулся Селине, надеясь, что его сомнения никого не оскорбили.

Маркус исподлобья взглянул на Селину.

– Куда, они сказали, отвезут ее?

– В тюрьму Ньюгейт, – без запинки ответила та.

– Итак, где она? – Маркус схватил начальника за отвороты куртки.

– Сейчас все посмотрим, лорд Стамфорд! – вскричал он. – К чему насилие?

– Ты называешь это насилием? – Маркус приподнял его вверх, ноги начальника повисли в воздухе, а на мундире затрещали нитки по швам. – Я покажу тебе, что такое насилие!

Он резко притиснул его к стене, тот с глухим стуком сильно ударился о штукатурку, на этот звук из соседней комнаты прибежал еще один тюремщик.

– Какого черта? – угрожающе бросил служака, увидев, как его начальник болтается, зажатый в кулаке Маркуса. Но тут вперед выступил Кристофер, чтобы не дать ему вмешаться.

– Вон! – яростно крикнул Маркус, не ослабляя хватки. Тюремщик поспешно ретировался, и тут же снаружи послышались его крики о помощи, но Маркус оставил их без внимания. Он смотрел на себя как бы со стороны, как на сумасшедшего или на человека, потерявшего власть над собой. Он, которого никогда ничто не волновало, настолько разозлился, что готов был совершить убийство, и если бы с Кейт случилась беда, то убил бы непременно.

– У тебя всего пять секунд, чтобы объяснить, каким образом раненая, смертельно напуганная благородная леди была несправедливо заключена в тюрьму, причем никто не знает об этом.

– Ну… ну… – заикаясь, начал смотритель.

– Ты хоть представляешь, каким влиянием и могуществом я обладаю? – спросил его Маркус. – Подумай, что я с тобой сделаю! Или с твоей семьей! Ты же не хочешь потерять свое место? Если ты не скажешь, где она, то, поверь мне, больше ты не будешь занимать его.

– Так много заключенных, – прохрипел начальник. – Возможно, мы упустили и не внесли ее в списки.