Расставшись с плейером, капюшонами и темными очками, явызвала некое оживление у мужской части класса, но ведь меня-то они совершенноне интересуют. Если честно, не найдется ни одного парня в нашей школе (а вернее— на всей планете), который мог бы сравниться с Дейменом. Ни единого. Неттаких. Исключено. А снижать планку я не собираюсь.

Раздается звонок на шестой урок, и я понимаю, что прогулятьне могу. Для меня прогулы, как и запои, уже в прошлом. Иду в класс, доделыватьочередное злополучное задание. Нам велели написать картину в стилекакого-нибудь «изма». И я выбрала кубизм, по наивности решив, что это будетпроще. Ничего не проще. Совсем даже наоборот.

Чувствую, что рядом со мной кто-то стоит, оборачиваюсь иговорю:

— А?

Вижу леденец у него в руке и снова отворачиваюсь кмольберту. Надо думать, парень ошибся адресом. Он снова трогает меня за плечо,но я даже не оглядываюсь, просто качаю головой и говорю:

— Извини, ошибка.

Он что-то тихо произносит, потом, кашлянув, говорит громче:

— Ты ведь эта самая, как ее, Эвер?

Я киваю.

— Ну так бери уже! Мне надо целую коробку раздать дозвонка.

Он бросает мне леденец и уходит, а я откладываю в сторонуугольный карандаш, разворачиваю записку и читаю:

«Думаю о тебе. Всегда. Деймен.»

Я влетаю в дом и бросаюсь к лестнице. Я тороплюсь поскореепоказать Райли валентинку, от которой солнце стало ярче, птицы запели и весьмир преобразился, хоть я и не желаю иметь ничего общего с отправителем.

Райли одиноко сидит на диване: вот-вот повернется и увидитменя. Что-то в ее потерянной, неприкаянной фигурке напоминает мне слова Авы отом, что я попрощалась не с тем, с кем надо. Из меня словно разом вышибает весьвоздух.

— Эй, привет! — говорит она, сияя улыбкой. —Ты не поверишь, что я сейчас видела в передаче Опры Уинфри! Там у песика нетобеих передних лап, а он все равно…

Я роняю на пол сумку, сажусь рядом с сестрой и, отобрав унее пульт, отключаю звук телевизора.

— Что такое? — хмурится Райли, недовольная, что яотключила Опру.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.

— Ну как… сижу на диване, жду, когда ты придешь…

Она показывает мне язык.

— Нет, я спрашиваю, зачем ты здесь? Почему ты не… вдругом месте?

У нее кривятся губы. Райли отворачивается к телевизору. Всеее тело напряжено, лицо застыло. Она лучше будет смотреть на беззвучную Опру,чем на меня.

— Почему ты не с мамой, папой и Лютиком?

Ее нижняя губа начинает дрожать — сперва чуть заметно, потомсильнее. Я чувствую себя ужасно и с трудом выталкиваю слова.

— Райли… — Я сглатываю комок в горле. —Райли, знаешь, не нужно больше сюда приходить.

— Ты меня гонишь?

Она вскакивает, глаза гневно сверкают.

— Нет, что ты! Ничего подобного! Просто…

— Ты меня не остановишь, Эвер! Я могу делать все, чтозахочу! Все, понимаешь? И ты меня не остановишь! Никогда!

Райли яростно мечется по комнате.

— Знаю, — киваю я. — Но я не должна тебяздесь задерживать.

Сестренка скрещивает руки на груди, закусывает губы, а потомбросается на диван, колотя ногами, как она всегда делает, когда злится,обижается или расстраивается — или все вместе.

— Одно время я считала, что у тебя есть еще какие-тозанятия, что ты довольна и счастлива. А сейчас ты все время сидишь здесь, и вотя подумала — вдруг это из-за меня? Потому что мне, конечно, невыносимо, еслитебя здесь не будет, но важнее, чтобы ты была счастлива. Подглядывать засоседями и знаменитостями, смотреть целыми днями телевизор и ждать, когда яприду из школы… Это, по-моему, не лучший вариант. — Я останавливаюсь,делаю глубокий вдох. Если бы можно было не продолжать! Но я знаю: надо. —Когда я с тобой — это для меня самые счастливые минуты за весь день, но яневольно думаю о том, что есть место, где тебе будет лучше.

Она смотрит в телевизор, а я смотрю на нее. Так мы сидим имолчим, пока Райли наконец не начинает говорить.

— К твоему сведению, я счастлива! Я совершенно довольнаи счастлива, вот тебе! Иногда я живу здесь, а иногда в другом месте. Ононазывается Летняя страна. Там знаешь как классно! Если вдруг ты еще помнишь.

Райли искоса смотрит на меня.

Я киваю. Еще бы не помнить.

Райли откидывается на подушки и скрещивает ноги по-турецки.

— Так что я беру лучшее от обоих миров. И в чемпроблема?

Я сжимаю губы. Она меня не собьет своими доводами. Я верю,что делаю сейчас то, что правильно — единственно правильно.

— Проблема в том, что, мне кажется, есть место ещелучше. Там тебя ждут мама, и папа, и Лютик…

— Слушай, Эвер, — перебивает она, — я знаю,ты считаешь, я здесь потому, что всегда мечтала стать тринадцатилетней, а разэтого не случилось, хочу прожить свою жизнь через тебя. Может, отчасти это итак. Но ты не подумала, что, может, я здесь потому, что мне тоже невыносимо стобой расстаться? — Она быстро-быстро моргает, но не дает мне ни словасказать и частит дальше: — Сначала я пошла за ними, потому что… ну, потому чтородители, вроде так надо, а потом я увидела, что ты отстала, и побежала к тебе,но пока добежала, ты уже исчезла. А мост я больше не могла найти — и вот,застряла. А потом я встретила разных людей, которые там обитают уже много лет —ну, по земному счету, и они показали мне, что и как, и…

— Райли… — начинаю я, но она перебивает.

— И, между прочим, я видела маму, и папу, и Лютика, и уних все хорошо. Да не просто хорошо — они счастливы. Только им очень хочется,чтобы ты перестала все время себя винить. Они ведь тебя видят. Ты это знаешь,правда? Ты их не видишь. Ты не можешь видеть тех, кто перешел через мост, атолько таких как я.

Меня сейчас не волнует, кого я могу видеть, а кого не могу.Меня зацепили слова Райли о том, что они хотят, чтобы я не чувствовала себявиноватой. Я знаю, они так говорят, потому что любят меня и хотят облегчить моюсовесть. А я-то знаю, что авария случилась из-за меня! Если бы я не заставилапапу вернуться за моим дурацким форменным свитером команды болельщиц, который ясама же и забыла дома, мы не оказались бы на дороге в том месте и в то время,когда какой-то дебильный олень выскочил прямо под колеса. Папа попытался егообъехать, машина слетела с обрыва, врезалась в дерево — и все погибли… кромеменя.

Моя вина.

Целиком и полностью — моя.

Райли качает головой.