Спустя полчаса он бессильно откинулся в кресле возле отцовского письменного стола и высказал о сложившейся ситуации все, что думал, притом абсолютно ненормативной лексикой. Глеб не нашел ни единого намека на Несвиж ни в бумагах Николая Даниловича, ни на жестком диске компьютера.

«Конспираторы! Штирлицы! — бушевал Глеб. — Старые авантюристы! Ну, найду я вас, вы у меня получите! Точно ум за разум у бати зашел. Что, долго было нацарапать пару строк? Ан, нет, теперь я должен маяться, гадая на кофейной гуще, и устраивать викторину «Что, где, когда?». Блин! Поди знай, где их искать — в подвалах Несвижа или в каком-нибудь другом захолустье. Романтики хреновы…».

Он со зла скомкал бумажку, на которой отец подсчитывал, сколько нужно платить за электричество и воду, и бросил ее в мусорную корзину. И тут его словно током ударило — олух царя небесного! Не хватило ума проверить, что находится в корзине; это же надо…

Глеб расстелил на полу старую газету и высыпал на нее содержимое корзины. Мусора оказалось немного, и он сразу же заметил бумажный лоскут с фрагментом плана местности. Таких лоскутов набралось двенадцать штук и собрать из них лист формата А4 оказалось раз плюнуть. Склеив лоскуты скотчем, Глеб начал разглядывать план, начертанный скорее всего паном доктором; больно уж скрупулезно все вырисовано, что для отца не характерно.

Конечно же, это Несвиж. Пан Юлиуш рисовал по памяти, но, похоже, она у него в полном порядке. Чтобы убедиться в правильности своего вывода, Глеб включил компьютер, отсканировал план пана доктора и запустил свою оригинальную программу, позволявшую сличать картографические изображения. Ответ пришел быстро — Несвиж!

Немного поколдовав над изображением, Глеб придал чертежу пана Гановича законченность и четкость и вывел на принтере один экземпляр. Все сомнения исчезли — отец и пан доктор в Несвиже. На рисунке хорошо просматривались стрелки, которыми пан Юлиуш обозначал предполагаемый маршрут поиска, и лабиринт подземных ходов, обозначенных пунктиром. Похоже, у пана Юлиуша на руках и впрямь находился подлинный план замка и его окрестностей, составленный предком доктора, Яном Гановичем.

Вход в подземелье, если судить по плану, был на приличном расстоянии от замка; его отметили крестиком. Это Глеба не удивило — в любой крепости имелись тайные выходы, благодаря которым осажденные могли ударить в тыл своим врагам или послать гонца за подмогой.

В путь, немедленно в путь! Глеб начал быстро собираться, но тут его словно кто-то за рукав куртки схватил. Нет, брат, так не пойдет… Глеб задумался. Нельзя ехать одному, без прикрытия. Нельзя! Эти «инквизиторы», эти немецкие фон-бароны — народ серьезный, это и ежу понятно. Если они уверены, что Копье существует и ведут за ним охоту, то их ничто не остановит.

Это раньше было — «моя милиция меня бережет», а сейчас страна стала проходным двором. Столько разной забугорной швали слоняется по городам и весям Расеи-матушки — считать, не пересчитать. Над всеми иностранцами мента или сотрудника ФСБ не поставишь. Кто знает, сколько крутых парней приволокли с собой «инквизиторы». Двое русских быков — это всего лишь «вершки». Не исключено, что под командованием фон Ностица и иже с ним находятся еще и «корешки» — бойцы покруче, иностранцы с богатым опытом специальных операций. Если это так, то за свою жизнь и жизнь отца Глеб не дал бы им гроша.

«А не привлечь ли мне к моей одиссее Ниндзя?» — подумал Глеб. Это прозвище всплыло как-то само собой, будто ему кто нашептал. На самом деле его товарища по детским играм звали Юн Хо Сок. Отец у него был корейцем, а мать — чистокровной русачкой. Обычно к Ниндзя обращались по фамилии — Юн; думали, что это имя. Но в свидетельстве о рождении в графе «Имя» значилось «Хо Сок», что в переводе означает Тигр-Камень. Или Каменный Тигр — кому как удобней. Мать называла его Юрой, а иногда (когда Ниндзя был совсем маленьким) Хосиком.

Свое прозвище — Ниндзя — он получил благодаря увлечению боевыми искусствами Востока. Толчком к этому послужили фильмы с участие Брюса Ли. Юн до того вошел в образ знаменитого актера, что к восемнадцати годам даже стал на него немного похож, хотя был выше и коренастей.

Однако обучался Юн различным зубодробительным приемам весьма своеобразно, несколько не так, как киношные герои в изображении Брюса Ли. Во-первых, он не имел никаких тренеров и наставников. Во-вторых, к нему каким-то образом попал перевод японской книги о непревзойденных лазутчиках Средневековья ниндзя с изложением их боевых приемов и методов тренировки.

И Юна переклинило. Он плюнул на учебу и днями пропадал где-то в лесах, окружавших город, — отрабатывал технику и тактику ниндзя. Спустя три или четыре года его нельзя было узнать. Юн стал настоящим дикарем. И летом, и зимой он ходил в легкой хлопчатобумажной курточке, не ощущая ни жары, ни холода. Мало того, он и нормальную обувь не носил. На голых ногах у Юна почти всегда были таби*, а носки и ботинки он надевал лишь в большие морозы.

Что касается его физического состояния, то оно было превосходным. Эдакий комок железных мышц, практически нечувствительный к боли, который мог в любой момент совершить что-нибудь невероятное; например, расколотить кулаком стопку кирпичей, пробить стену ударом ноги или исчезнуть на глазах ошеломленной публики, буквально растворившись в воздухе.

Но такие «игры» часто заканчиваются плохо. Именно так и получилось у Юна. В шальные девяностые годы прошлого столетия его пытались завербовать в одну из банд рэкетиров, а когда он наотрез отказался, то попытались отметелить по полной программе, — чтобы уважал братву. Побоище получилось знатным — десяток покалеченных братков. Конечно же, Юна посадили, но дали ему немного, всего пять лет, — и дураку понятно, что он действовал в порядке самозащиты. Но больно уж козырным оказался бригадир рэкетиров, который из кожи лез, чтобы отправить Юна на зону и как можно на больший срок.

После отсидки Юна Глеб несколько раз встречался с ним (Ниндзя освободили досрочно). Он был немногословен, лишь сказал, что его и там пытались достать. Чем эта история закончилась, Юн не стал распространяться, но по тому, что он возвратился из мест заключения с рваным шрамом на скуле, можно было сделать соответствующие выводы.

Спустя полгода личный враг Юна — бывший бригадир братков погиб вместе с двумя телохранителями в автокатастрофе. Его гибель вызвала много вопросов у следствия, но доказать злой умысел в смерти «уважаемого» гражданина города (к тому времени бывший пахан подмял под себя почти всю городскую торговлю) они не смогли. А Ниндзя вскоре надолго исчез.

Когда он вернулся домой в очередной раз (год назад), Глеб про себя отметил, что шрамов на теле Юна значительно прибавилось; они отпраздновали его возвращение в родные пенаты с подружками в отлично оборудованной частной сауне, которую Ниндзя арендовал на весь вечер. Но расспрашивать, что да почему, Глеб не стал. Если Юн захочет, сам расскажет, решил он.

Удивительно, но Юн почему-то всегда тянулся к Глебу. Возможно, по той причине, что Тихомиров-младший никогда не позволял себе насмешек над неказистым полукровкой. Это потом Юн вырос в настоящего мачо, а поначалу он выглядел как птенчик, маленький вороненок, выпавший из гнезда, — черненький, запуганный и вечно взъерошенный.