Но, едва поняв, что не умер, я тут же сообразил — я быстро наверстаю упущенное, если останусь сидеть здесь, замерзший и обессиленный. Когда я так внезапно покинул сцену действия, мой слух успел уловить, что приближается помощь. Допустим, Крафтштайн и его подручные потерпели фиаско, а Руди нашел свой честно заслуженный конец в схватке. Какая приятная мысль: может, они скинули его в трубу вслед за мной? Мне трудно было представить другого человека, которому бы я с такой силой желал подобной судьбы. Так или иначе, они, скорее всего, освободили из оков Карла-Густава и теперь торжествуют. Как отреагируют они на мое появление? Для них это может быть ударом — после того, как я вроде бы столь очевидно погиб. Не возникнет ли у них желания исправить эту ошибку? Нет, наверняка нет — не после того, что я для них сделал. Действительно ведь сделал, хотя, в основном, не по своей воле.

Так или иначе, выбора нет. Если я останусь здесь, то замерзну насмерть. Нужно попытать судьбу и идти в замок.

С места, где я находился, была видна дамба, в сотне ярдов впереди, а пройдя немного вокруг замка, я смог разглядеть и подъемный мост. В воротах замка я заметил фигуры людей, выглядевших точь-в-точь как «вёльсунги». Подойдя поближе, я убедился, что так оно и есть, и стал кричать и взбираться по скалистой тропинке, ведущей к подножью моста.

Трое изумленных крестьян помогли мне взобраться наверх и проводили через засыпанную обломками арку в холл. Боже, что за побоище! Крафтштайн лежал у лебедки с размозженным черепом, его могучие ладони скрючились, словно когти. Мне припомнилась их хватка, и я вздрогнул. Рядом валялось еще с полдюжины тел: выходит, Заптен сдержал слово — выживших среди йотунбергского гарнизона не было. В центре холла застыла лужа крови, в ней лежал тот малый, который жаловался Крафтштайну на скуку — что ж, теперь однообразие ему не грозит. Запах пороха бил в ноздри, а легкое облачко дыма еще висело под потолком.

Крестьяне усадили меня на скамью, и пока один помогал мне снять мокрую одежду — второй раз за ночь — другой промыл и перебинтовал саднящую рану в предплечье. Третий же — практичный парень — сообразив, что мне нужно во что-то одеться, стаскивал вещи с одного из трупов. Он выбрал того, который был застрелен в голову, и проявил любезность, не слишком заляпавшись кровью. Не могу сказать, что испытал отвращение, натягивая шмотки покойника — напротив, они пришлись как раз в пору.

Потом мне дали фляжку со шнапсом, я залпом влил в глотку половину и сразу ощутил тепло, растекающееся по членам. Я плеснул немного на ладонь и растер лицо и шею — фокус, которому научил меня в Афганистане Макензи — ничто другое не помогает так от переохлаждения, если вам, конечно, не жаль спиртного.

Остальное я допивал уже не спеша, оглядываясь вокруг. В холле находилось еще несколько «вёльсунгов», озадаченно переглядывавшихся между собой, из комнат наверху слышались голоса — видимо, все было под их контролем. Но ни Заптена, ни Грундвига не было видно.

Я рассудил, что оно и к лучшему. Теперь, когда потрясение — нет, целая череда жутких испытаний — осталось позади, и я очутился здесь, целый и невредимый, и у меня есть выпивка, теплая одежда и ничто мне не грозит, настроение мое резко пошло вверх. С каждой минутой, пока я размышлял о том, что пережил и чего избежал, мне на душе становилось все легче: впервые за многие месяцы при мысли о будущем сердце не уходило в пятки.

— Где же майор Заптен? — спрашиваю я, на что мне сообщили, что он до сих пор в темнице, и его, само собой, не велено беспокоить. Но я-то понимал, что этот запрет ко мне не относится, поэтому, приняв царственный вид, отмел в сторону их протесты — любопытно, как приживаются привычки, будучи единожды приобретены — и направился к коридору. Впрочем, у входа я задержался, чтобы поинтересоваться, точно ли все защитники убиты. Они расцвели и хором затянули: «Jah, jah».[63]Но я все равно взял саблю — не столько для защиты, сколько для форсу — и отправился вниз по лестнице в темницу. Подходя к арке, я услышал звуки голосов, а подойдя ближе, Разобрал слова Заптена:

— …тело Хансена во рву. Но хотелось бы мне достать Штарнберга — вот кого в аду заждались.

Плохие новости; я с опаской оглянулся, потом обругал себя за впечатлительность. Где бы ни был Руди, здесь его точно нет.

— Все это невероятно, — произнес другой голос, в котором я узнал Карла-Густава. — Может ли это быть? Человек, занявший мое место… Английский двойник… И тут он, вместе с Хансеном, пытается спасти меня.

— У него не было особого выбора, — хмыкает Заптен. — Или это, или петля.

Это верно, черт бы его побрал, благодетеля.

— Нет, нет, вы несправедливы к нему, — включился Грундвиг — вот ведь отличный парень! — Он же раскаялся, Заптен. Никто не смог бы сделать больше. Если бы не он…

— Разве я не знаю, — отвечает Карл-Густав. — Я видел, как он сражался, именно ему я обязан спасением от того негодяя. Бог мой, какая смерть!

Наступила пауза, потом Заптен говорит:

— Ну, хорошо, согласен трактовать сомнение в его пользу. Но, осмелюсь сказать, своей смертью он оказал вашему высочеству превосходную услугу, ибо будучи жив, представлял бы собой серьезное неудобство.

Так, этого я вынести не мог — помимо прочего, момент был подходящий. Я тихо вышел из арки.

— Прошу простить за назойливость, майор, — говорю, — но удобен я или нет, а по-прежнему здесь, чтобы служить его высочеству.

Сцена возымела эффект: Заптен резко развернулся, его трубка свалилась на пол; Грундвиг вскочил, вытаращив глаза; принц, сидевший за столом, выругался от неожиданности; там были еще двое, располагавшиеся за стулом принца, — думаю, они тоже порядком удивились.

О да, было довольно изумленных возгласов и расспросов, доложу я вам; мое появление их явно поразило, даже если не вполне обрадовало. Разумеется, ситуация для них осложнилась: герои доставляют намного меньше неудобств, когда остаются на поле боя. В вопросах, которыми меня засыпали, читался легкий оттенок сожаления: как я спасся, как выбрался. Могу поклясться, на языке у Заптена так и вертелся вопрос, зачем я все это сделал.

Я отвечал на все с предельной честностью, вкратце описав им устройство сливной системы Йотунберга и дав отчет о том, как выбрался из озера. Принц с Грундвигом твердили, что это чудо; Заптен поднял трубку и принялся набивать ее табаком.

— И вот, — подвел я итог, — я вернулся сюда, чтобы предложить свои услуги — если они необходимы. — С этими словами я положил саблю на стол и отошел. Тот парень, Ирвинг,[64]со мной и рядом не стоял.

Наступила долгая, неловкая тишина. Заптен — уж он-то не собирался нарушать ее, — попыхивал своей трубочкой, Грундвиг ерзал. Наконец принц, хмурившийся за столом, поднял взгляд. Боже, как он был похож на меня.