Загнав его в угол, она вдруг успокоилась. Договорила деловым, сухим голосом, поставив точку.

– Это – называй как хочешь: яд, лекарство – помогает мне засыпать, а главное – просыпаться. Благодаря ему я могу смотреть на тебя, а главное – на себя – и не кричать от ужаса. И ты никому ничего не скажешь, потому что, если ты скажешь, то в мире не останется силы, способной удержать меня, и ты будешь в этом виноват.

Сколько раз он потом прокручивал в голове эти слова и не понимал, как мог в действительности принять этот расчетливый шантаж зависимого человека за чистую монету. Винил себя за то, что трусливо поддался, повелся на отчаянную манипуляцию – когда на самом деле это был отчаянный крик о помощи. Сто раз прокручивал варианты, как могли бы развиваться события, если бы он не притворился, что ничего не понял, не заметил, что ничего не было и все в порядке, а пошел бы к Клер, к Ястребу, до хоть к Колину, к кому угодно! Но в тот момент он просто обиженно ушел, оскорбленный до глубины души, и выпил вино сам, но только радость куда-то ушла.

***

Развязка наступила быстро.

Еще несколько дней все катилось с горы по инерции, но буквально за одно утро события слились в безумную лавину, перемоловшую ткань будущего.

Когда на рассвете Марк открыл дверь молотившему изо всех сил Ястребу, окинул взглядом хмурых гвардейцев, выстроившихся у него за спиной, и услышал отрывистое «Ворон сбежал», он уже знал – ухнувшим в пятки сердцем, онемевшим животом, дрожащими кончиками пальцев – что не найдет Шелены в спальне. И когда его подозрения подтвердились – первым чувством – ему потом всегда было стыдно за это – он почувствовал облегчение: самое страшное случилось, теперь уже нечего бояться. Зная за собой вину, он давно тяготился навязанной ему тайной и мечтал поскорее разделить груз знания с кем-то по-настоящему сильным.

– Мы найдем ее во дворце, в лаборатории, – бросил он, и вытащил из ящика стола пистолет – не то, чтобы он в самом деле когда-нибудь в кого-нибудь стрелял, но сейчас был момент, когда не стоило рассуждать, а пора было брать в руки оружие.

Ястреб не стал вести по-идиотски, теряя время на бабские расспросы и, коротко отдав приказ стражниками, без лишних слов кивнул Марку на свою машину и выжал сцепление. И только когда этот бесконечный день закончился, и когда уже было слишком поздно что-то менять, и оставалось только задаваться горькими, колючими вопросами он наконец спросил:

– Марк, какого черта она там делала вообще, и почему ты об этом знал?

Дама червей

Я воришкой проникала в дворец не в первый раз за последнюю неделю, но прокрадываясь мимо пускающих слюни беспечно храпящих стражников, неизменно вспоминала, как год назад, в первый раз попав в королевский дворец, размышляла, какими путями можно умыкнуть столовое серебро, если вдруг придет в голову такое сумасшедшее желание.

Все оказалось до смешного просто. Будь у кого-нибудь желание на самом деле убить принца – злоумышленник легко достиг бы своей цели.

К счастью для всех, я всего лишь хотела немного успокоительного.

Небольшие запасы ингредиентов, которые хранились у Марка в доме исключительно благодаря моей привычке все покупать впрок, ожидаемо подошли к концу и я, проведя бессонную ночь, сотрясаемая крупной дрожью и обливаясь холодным потом, решилась.

Первая моя вылазка была самой опасной – и я несколько раз чуть не попалась, потому как руки мои тряслись, а нервы обострились до болезненности, но с тех пор я уже не затягивала до того, чтобы довести себя до такого состояния. С каждым разом пить самоубийственное снадобье становилось все легче – я убедила себя, что держу ситуацию под контролем, не превышаю дозу, и вообще, я профессионал и сама знаю, что для меня лучше.

Меня не мучала совесть – вообще все эмоции уже давным-давно были притуплены, как будто я была укутана ватой. Дни были серыми и одинаковыми, я не испытывала ни тоски, ни жалости – просто перетаскивала себя изо дня в день, застрявшая без настоящего между прошлым и будущим. Ночь, проходившая без снов, была пределом моего счастья.

Спрятанная за семью обручами я, которая когда-то могла мыслить и смеяться, чувствовала, что что-то надвигается. Никто не может долго застрять нигде, и я тоже медленно шла к обрыву – и мне было все равно.

Марк винит себя за то, что не перехватил меня на полдороги к пропасти, но я-то знаю, что он ничего не смог бы изменить. Нельзя остановить человека, который твердо решил себя уничтожить – и я должна была упасть, чтобы взлететь или разбиться.

Наверное, я хотела, чтобы Ворон меня нашел. Между нами пульсировала уродливая безобразная нить и, пока она не была обрублена, покоя и прощения не было ни мне, ни ему. Я ненавидела его и жаждала всей душой – смешно, но только в одном нем я была уверена, что он не унизит меня своей жалостью. Я кожей ощущала черные волны его ярости, пробивавшие стены темницы, кокон, окутавший мое сознание и наркотическое забвение. Я знала, что когда он найдет меня – то убьет, если сможет и в минуты сверхъестественного прозрения, вызванного препаратами и истощением, признавалась, что жду этого и хочу.

Я была в лаборатории, когда вдруг волоски вдоль моего позвоночника вздыбились от присутствия.

Не меняя положения тела, я сжала ладонь вокруг ножа, лежащего на столе и медленно обернулась навстречу своему самому лучшему врагу. Я готова.

Не было никаких вступительных фраз, нам никогда не о чем было говорить друг с другом. Кровь и похоть влекла нас, и мы лишь отдали должное друг другу легким взмахом ресниц. Он был сильнее, я ненавидела больше. Один из нас умрет.

Но сначала игра.

Ворон всегда мог переломать меня в два движения, но сегодня он не торопился. «Ему тоже хочется проиграть», вдруг кристально ясно увидела я, и наконец-то стало пусто и весело, шальная радость с привкусом металла окатила мышцы, собрав их в тугую стрелу. Чистый поток силы подхватил меня, закружил в центре спирали, отсекая посторонние мысли, чувства, звуки. Ничего не могло сейчас меня отвлечь или причинить боль, я была берсерком, ночью, безумным мстителем.

Он бросился на меня, я поднырнула под его руку, целясь под лопатку, не попала, скользнула вдоль ребра, сквозь прореху в рубашке проступила набухшая красная линия. Он сдавил мне плечо, я прокусила его запястье до кости, он давил мне на хребет, я каблуком вкрутилась ему в стопу и коленом врезала между ног. Потемнев от боли, Ворон перехватил меня за талию и бросил на стол, посыпалось стекло, он навис сверху, и я ножом просвистела в миллиметре его глаза, разрезав висок. Его лицо стало заливать алым и он, дико вращая глазами, выкрутил мое запястье, заставив выронить оружие. Сев на меня сверху, Габирэль рванул платье, затрещал ворот, я впилась пальцами в его щеки и стала протаскивать, выламывая ногти, выцарапывая мясо. Он ударил меня кулаком по лицу, перехватил руки над головой. Все было кончено, и он улыбался.

Он лизнул мою щеку, поцеловал разбитые губы, на которых смешалась его кровь и моя.