На нее теперь уставились четыре ошеломленных лица. Она вздыхает, словно ей приходится иметь дело с недоумками, затем проявляет снисхождение и объясняет:

– Шеи лебедей примерно сорок сантиметров в длину…

– Интересный факт! – похоже, Мелиссу это впечатляет.

– А многие лодки погружаются под воду на сорок сантиметров, – продолжает Инге. – Поэтому если поблизости есть лебеди и они постоянно ныряют попой вверх, то вода достаточно глубока, чтобы там проплыла лодка. Если же они просто плавают, погружая лишь голову, чтобы поймать рыбу, то там слишком мелко, и лодка, скорее всего, застрянет. Другие птицы тоже могут помочь. Большинство из них с заходом солнца летят к суше, и можно взять с собой какого-нибудь ворона, который точно выведет вас в безопасное место.

Она говорит это совершенно обычным тоном, будто напоминая, что нужно упаковать закуску для долгой прогулки.

– Вороны летают очень высоко, и им не нравится долго находиться над морем, поэтому, как только вы выпускаете ворона с лодки, он взлетает вверх, выше и выше, пока не увидит сушу. Потом устремляется сразу к ней, а вы можете плыть за ним. Если он не увидит сушу, то вернется обратно в лодку.

– И что потом? – спрашиваю я.

– Ну тогда вы действительно в жопе, – просто отвечает она.

«Ах уж этот расслабленный скандинавский подход к ругательствам», – думаю я, а Марго опять морщится, услышав грубое слово.

– Можно воспользоваться и облаками, – продолжает Инге. – Посмотрите вверх.

Мы все поднимаем головы к небу.

– Что вы видите?

Мы молчим.

– Я знаю: «Облака», – отвечает она за нас. – Но попробуйте еще.

– Ну ладно… э-мм… – Триша щурится, задрав голову, а Мелисса прикрывает глаза рукой и выгибает спину, расставив широко ноги.

– Вон то немного похоже на дракона, – лучшее, что ей приходит в голову

В этом вся моя сестра: вечно у нее драконы…

Наконец Инге соизволила сжалиться над нами.

– Нужно смотреть на количество. Над сушей всегда больше облаков, чем над морем.

– А! Ну да, – кивает Мелисса, как будто бы знала это всегда.

– Также неплохо оглядеть все кругом с новой точки зрения, – продолжает Инге. – Посмотрите на природу и ощутите себя незначительными.

Я не знаю, как сказать ей, что я и так уже ощущаю себя незначительной во многих разнообразных окружениях – на улице, на работе, даже в своем собственном доме…

– Нужно также прислушиваться, – добавляет Инге. – Вы должны слушать сушу. Во времена викингов на очень большом расстоянии в море можно было услышать стук кузнеца или даже лай собак. Потом есть еще запахи – обычно костра и экскрементов.

Чудесно…

– Навигация – это умение прислушиваться ко всем своим чувствам. Нужно только подождать, когда возникнет такое медитативное ощущение, – объясняет Инге. – Попробуйте!

Я пробую.

Ничего.

Я оглядываюсь. Мелисса, Триша и Марго выглядят тоже растерянно, поэтому в конце концов Инге сдается.

– Ну ладно, попробуем в воде. Может, у вас так получится.

Остаток утра мы подготавливаем лодку для очередного вояжа, затем довольствуемся простым перекусом из хлеба и сыра. После еды освоение навыков продолжается, и Инге разделяет нас на пары. Поскольку Мелисса и Триша теперь кажутся нераздельными, словно сиамские близнецы, мне достается Марго. Снова. И мы первые в очереди.

Марго с Инге берут на себя труд перетащить судно викингов в воду, пока я бреду позади, хватаясь за какую-то деталь, название которой не могу вспомнить.

Как только лодка начинает весело качаться на волнах, я сосредотачиваюсь на том, чтобы преодолеть первоначальную панику от потери твердой почвы под ногами и напомнить себе о том, как мне вчера понравилась простая обычная гребля. И вскоре я чувствую себя «ничего так». Как только мы удаляемся от берега и вода покрывается рябью, Инге развязывает узел, которые крепит кусок белого полотнища к мачте, и парус с хлопком тут же стремительно разворачивается. Лодка устремляется вперед. Сердце у меня начинает колотиться, а холодный ветер, бьющий прямо в лицо, заставляет меня почувствовать себя живой. Так всего лишь за мгновение мне удалось позабыть о том, что я – это я. Что хорошо.

Инге немного задерживается, проверяет воздух, а потом говорит Марго:

– Не знаю, чему вас там учили, но я всегда говорю, что нужно чувствовать парус задницей.

– Простите? – озабоченно спрашивает Марго.

– Когда я иду неверным курсом, у меня в заднице возникает неприятное ощущение, – продолжает Инге, повышая голос, чтобы перекричать хлопанье паруса. – Тело должно ощущать, уравновешена ли лодка, не слишком ли много груза на носу или на корме. Можно, конечно, пользоваться и головой, но дело тут не в том, чтобы думать. Нужно пошевелить ею, чтобы почувствовать ветер обоими ушами. Викинги никогда не полагались только на один фактор при определении верного пути – нужно постоянно обращать внимание на окружающий мир.

Все еще ощущая себя немного глупой, я двигаю головой, пока не ощущаю, как ветер гудит у каждого моего уха. Я замечаю, что волны движутся прямо на нас, угрожая затопить наше суденышко, но тут Инге наваливается на руль и разворачивает парус так, что мы меняем курс («Это называется смена галса», – с умным видом говорит мне Марго).

Лодка движется быстро, без труда разрезая воду. Несколько минут (часов? дней?) мы парим, словно ракета, несколько раз повторяя маневр, пока не совершаем нечто, что, как мне услужливо сообщают, называется «поворот через фордевинд», и направляемся обратно к берегу.

– Ну какие у вас впечатления? – спрашивает Инге.

– Вообще-то… Хорошие! – выдавливаю из себя я. – Спасибо.

– Правда? – она как будто намекает на то, что я до конца не понимаю.

Мы до сих пор говорим о лодках? Или меня «психологически изучают»?

Она пододвигается ближе, так чтобы нас не слышала Марго.

– Нет никакого «безопасного» способа что-то делать, вы же знаете. Нужно просто сделать.

Значит, меня точно изучают.

– Знаете, что с вами не так? – продолжает Инге.

Это же не должны делать психологи, правда? Та женщина из «Клана Сопрано» делала не так…

– А разве я не должна «сама понять»? – спрашиваю я.

– В обычной ситуации? Да. Но завтра ваш последний день, и вы, похоже, не догадываетесь. Кроме того, вы, возможно, имеете в виду американских психологов, какими их изображают по телевидению. Мы же в Скандинавии предпочитаем говорить начистоту.

Только не это…

– Значит, это как «доброта в жестокости»?