эфемерного существа повергли ее в вечную пропасть.

Сказочная растительность, оплодотворенная в черный бархат, кажущаяся призрачным обманчивым видением, обретшая сверхъестественное сияние, позволяет раствориться в безмолвии. Выдохшийся за день ветер великодушно, мимолетным дуновением, обладающий талантом усыплять, чуть колышет тонкие, как дамские пальчики, веточки кустарников на фоне невыразимого молчания, освежает горящие лица, не отошедшие от симбиоза тел, нывших от неутолимой страсти и отдавшихся в секунду внутренним чувствам и желаниям. Постепенно звуки природы поглощаются, уступая затишью. Благоуханная тишина такова, что будто все живое повелевается ангелу, запретившему совершать любое движение. Касаясь мыслей живого ночного мира, душистый туман из цветущих разноцветных шаров, излучает сладостный, дурманный аромат. Велико таинство многообразия спящего мира. Непередаваемую безмятежность мы инстинктивно не удосуживаемся нарушать, поэтому беспрепятственно окутываемся сахарными грезами, пленяющими чувственным восторгом.

Посматривать на звезды, повисшие над нами и забываясь в мыслях, самое увлекательное и завораживающее явление. Словно человек подключается к ним через взор, как включает в розетку шнур, и становится единым с ними. Если звезды смотрят на нас, значит, это большой звездный взгляд.

— Созерцательница вселенной, что занимает тебя? — с отблеском земного блаженства льется из Джексона, будто у нас свидание среди разительных простор поднебесья.

В мой думающий процесс обо всем великом и мелочном врывается любимый голос.

— Джексон, прости меня за то, что тогда… — признаюсь я, ослепленная лунным блеском, — я была несправедлива к тебе.

— Любимая, — его голос подобен пению ласточки, — мне не за чем тебя прощать. Я возомнил себя королем и не выслушал тебя, построил то, чего не было, поверил другим.

Теплится огонек от слов, что сорвались с родных уст.

В мыслях цепляюсь за слова Питера: «Как не нанимал? Это они?» Если это не Джексон, то кто тогда сделал фотографию меня и Мейсона? Овладевающая нерешительностью, не соображаю, как спросить об этом.

— Джексон, — все же нужно попытаться, — но снимок меня и Мейсона не мог же спуститься с неба?

Отсвет серьезности на его лице придает оттенок волнения в голосе:

— Тайлер занимается этим вопросом. — Увидев, как я смотрю на него, пытаясь разгадать в нем тайну, Джексон крепче сжимает мою руку. — Мы вместе и это главное. Но, Милана, будем откровенны друг с другом впредь?

— Да, — соглашаюсь я, раздумывая, кто это может быть. — У меня есть одно предположение, однако я не уверена в этом.

— О том, чьих это рук дело?

Я коротко киваю.

— А что, если моя мама строит этот план, чтобы разлучить меня с тобой?! Что, если она не нашла адреса родителей Беллы и пытается сделать так, чтобы ты стал сомневаться во мне?! — оправляя складки на платье, полагаю я.

Мама способна на все. И я чувствую, как в эту секунду она готова уничтожить семью Моррисов, так как ее дочь ушла из дома ради них. Она не хочет встать на мое место и не хочет понять, что того, кто обогащает смыслом мою жизнь, я не отпущу от себя.

С минуту помолчав, добавляет:

— Никто не сможет навредить тебе и нашим отношениям! Все только зависит от нас самих, поэтому тебя это не должно волновать. Я решу эту проблему сам.

В такие блаженные часы, когда уровень понимания с другим человеком равняется твоему, внутри будто взрастает божественная радость. Обняв Джексона и прислонившись к его плечу, мы медленно-медленно двигаемся вдоль тропинки.

— Милана, совсем забыл. Я передал Тайлеру информацию о Даниэле. Как появятся новости, он передаст письмом.

Бесценно, когда он делает это для меня, несмотря на то, что владеет не самыми приятными чувствами по отношению к Даниэлю.

— Спасибо… — Чувствую за собой вину. Ничего не могу поделать с собой. — Ты точно больше не злишься на меня?

— Злюсь! — смеётся он и затем нежно целует меня в лоб. — Это самолёт был твоим, ты могла…

Я останавливаюсь и упираюсь кулачками о его грудь.

Молвлю с жалостью:

— Милый, я хотела помочь благотворительным фондам и…

— Продав его подруге и брату-барану? — на одном тоне произносит он, но в глазах пробегают смешливые искорки.

— Кто знал, что она его выкупит, — мягко подбираю ответ, едва сдерживая смех, припомнив, как Ритчелл в мгновение ока направилась к сцене.

Через секунду он разражается смехом и внутри меня будто разливается успокоение.

— Лицо Питера, когда Ритчелл решилась на такую покупку… — продолжает хохотать, обнимая меня.

Давно я не слышала такого беззаботного смеха с его стороны.

— Ритчелл не смогла вынести то, что мой самолёт кому-то достанется, — добавляю я, смеясь вместе с ним.

Проскочившая мысль в его голове, стирает с его лучистого лица ребяческие повадки и безмятежную радость.

— На самом деле, для того, чтобы быть откровенным с тобой, мне нужно тебе еще кое-что сказать.

Не нравится мне начало этого предложения.

— Да, — смотрю в его глаза, опустившиеся вниз.

— Заверяешь, что, узнав об этом, не поддашься обидам и примешь это обстоятельство?

Живая растительность словно сама замерла в ожидании того, что скажет Джексон. Но его сдержанность в эмоциях не дает моему сердцу увеличить ритм, разве что нарастает легкое, едва незначительное трепетание.

— Милый, обиды разрушают отношения, — рассуждаю я. — Считаю, что нам стоит прислушиваться к мыслям каждого без негативных эмоций…

Кивнув, поглаживая подушечкой пальца мою щеку, заявляет в полголоса:

— Максимилиан знает о нас.

Стоя, как статуя, до меня не сразу доходит смысл услышанного, но одно лишь имя «Максимилиан» вызывает панику, так как тот день, когда я была с ним один на один и когда он отчитывал меня, грозясь, что вышвырнет, если я еще раз не последую его заоблачным правилам, еще не ушел бесследно из памяти. А вчера я, охваченная смелостью, смогла перечить его гнусному поведению, направленному на близнецов из группы.

— Что? Кто? — Я стараюсь поразмыслить. — Максимилиан который?..

— Который твой руководитель. — Беспокойство непрерывно наполняется, стремясь к волне ужаса.

«Максимилиан знает о нас», — прокручиваю эту фразу, донося смысл до сознания.

— Знает, о чем? Не совсем понимаю, — с беспокойным голосом уточняю я.

Со вздохом, дернув свой кончик носа пальцем, отвечает:

— О наших отношениях. — Произведенное впечатление от его слов не дает прийти мне в себя больше минуты.

Меня в раз простреливает, а перед глазами всплывает красной бегущей строкой: «Р-А-С-Т-О-Р-Ж-Е-Н-И-Е К-О-Н-Т-Р-А-К-Т-А».

Сделав шаг назад, взявшись за голову, смахнув локон со лба, возвещаю уже громче:

— КАК? БОЖЕ-Е-Е… что же теперь будет?! Боже… боже… боже…

В глухо шелестящей кроне дерева появляются шумы, символизирующие бунт, ответ на то, что я узнала от Джексона.

— НО КАК? КАК ОН УЗНАЛ?

С бесстрастным лицом выдает:

— Догадался.

— И ТЫ ТАК СПОКОЙНО ГОВОРИШЬ ОБ ЭТОМ? — Громко доносится от меня.

— Милая,