Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Заботьтесь о себе, сеньора. Пейте больше воды. Организм сейчас нуждается в жидкости, а то жара скоро будет такая, что хоть в обморок падай. И ради всего святого, носите туфли на плоской подошве, – отозвался Альваро, отлично играя свою роль.
Хавьер улыбнулся, и они простились.
Бланка появилась в клинике ранним утром через несколько дней после их нечаянной встречи. Она затворила за собой дверь. Альваро выронил ручку, которой что-то записывал, и открыл было рот, но она начала первой:
– Ты врач и наверняка знаешь, что невозможно выяснить, чей это ребенок – твой или Хавьера.
– Бланка… ты должна… – начал Альвадо, но она уже уселась в кресло напротив. Мельком осмотрела книги и учебники, сложенные на противоположном конце его письменного стола, и быстро заговорила:
– Полиция перестала у нас бывать. Они пришли к выводу, что невозможно узнать, случайно ли неизвестный токсин попал в организм, однако Хавьера их ответ не устроил. Я пришла предупредить: мы должны быть очень осторожны. Ты будешь вести мою беременность; у меня нет другого выхода, потому что, если я поменяю сейчас врача, Хавьер наверняка что-нибудь заподозрит. Двое его партнеров были избиты неизвестными лицами. Они не заявляли в полицию, все осталось в семейном кругу, но их жены обо всем мне доложили. В обоих случаях нападение выглядело как ограбление: какие-то типы в капюшонах последовали за ними, требуя денег, а затем избили и порезали бритвой. Я знаю, что Хавьер подозревал этих двоих в попытке отравить его, подслушала его разговор с Улисесом, шофером, но все равно очень боюсь за нас с тобой. Если он узнает, что это были мы, Альваро, я даже не представляю, что он способен сделать. Он хочет ребенка больше всего на свете, он зауважал меня с тех пор, как я забеременела, и…
Тут из-за белой ширмы вышла Фелиса, медсестра, и остановила ее жестом.
– Так, донья Бланка. Достаточно. Позвольте мне уйти. Не беспокойтесь, я никому ничего не скажу. Но слушать вас больше не желаю, а то и меня, того и гляди, втянут в эту историю.
Лицо ее приняло строгое выражение, взгляд встретился со взглядом доктора Урбины. Тот зажал пальцами переносицу и плотно сомкнул веки. Затем вздохнул и махнул рукой.
– Можете идти, Фелиса. Мы с вами потом побеседуем, если вы не против.
Медсестра молча вышла и аккуратно прикрыла за собой дверь.
– Боже, я приношу сплошные несчастья! – воскликнула Бланка, оставшись с ним наедине, и закрыла лицо руками.
– Думаю, мы должны ей доверять. Да и выхода другого у нас сейчас, боюсь, нет, кроме как рассчитывать на ее молчание. Не знаю, хорошая ли это мысль – вести твою беременность и принимать у тебя роды. А если твой муж догадается… о том, что между нами было?
Он употребил прошедшее время – и сжал зубы, пряча свою боль.
– Я же тебе сказала: для него сейчас важнее всего ребенок. Думаю, его пугает любая перемена, вот он и хочет, чтобы беременность вел ты. Придется потерпеть эти месяцы. Будь моим доктором, и давай ограничимся только обязательными консультациями, а после родов перестанем видеться. Я буду воспитывать этого мальчика или девочку, и не важно, кто его настоящий отец. Ты вернешься в свою семью, я займусь моей, и мы забудем о том, что было. Так будет лучше для всех.
Некоторое время Альваро размышлял. Затем, вновь почувствовав уже привычное безразличие, устало подумал:
«Хорошо, Бланка. Пусть будет по-твоему. Все кончено».
– Я буду вести вашу беременность, как того желаете вы и ваш муж, – произнес он наконец бесцветным голосом. – Направлю вас на анализы, дабы убедиться, что все протекает нормально. Попробуем рассчитать вероятную дату родов. Пройдите за ширму и разденьтесь по пояс. Там есть простыня, чтобы укрыться.
Как только Бланка покинула клинику, появилась Фелиса. Впервые с тех пор, как доктор Урбина начал работать в клинике, она уселась в кресло, предназначенное для пациентов.
– Я не хотела ни о чем знать, тем более таким образом, доктор. Но я пережила гражданскую войну и видела в наших местах больше насилия, чем вы можете себе вообразить: в ту пору вы были еще ребенком и, скорее всего, не запомнили ничего, кроме голода. Моя работа заключается в том, чтобы видеть, слышать и молчать, но иногда молчание ничего не решает, а, наоборот, усложняет. Я уже говорила вам, что в этой клинике наблюдалась первая жена дона Хавьера, тогда здесь еще работал доктор Медина. Я рассказала вам о повреждениях, которые видела у этой женщины, и что доктор промолчал, как всегда это делал. Но всего я вам не рассказала. Она пришла к нам в клинику, потому что не могла забеременеть. Доктор ее осмотрел, я при этом присутствовала. Матка у нее была размером с горошину, это был врожденный порок. Бедняжка была не виновата, но доктор Медина надавил на нее, мол, долг каждый жены – рассказывать мужу правду. Мы назначили ей прием на следующей неделе, она не пришла, но и время не отменила. Это меня удивило, потому что она была очень воспитанная и обязательная сеньора. А потом я прочитала некролог в старой газете, которую нашла в приемной, и навела кое-какие справки. В ту же неделю, в один из выходных, она упала в водопад Гухули. Представьте себе, насколько в это трудно поверить! Она была очень робкая, всего боялась, говорила полушепотом, вздрагивала от любого шороха. Знаете этот тип женщин, которые просят позволения вздохнуть, чтобы никого не побеспокоить? Как щенки, которым хозяин грозит палкой, и они взглядом спрашивают разрешение, чтобы подобрать найденную на улице кость. Она относилась как раз к этому типу женщин. Не представляю, чтобы она подошла близко к стометровой пропасти.
– На что вы намекаете, Фелиса?
– Я хочу сказать, что человеческую натуру не переделаешь. За ее муженьком всегда ходила слава, что он любит распускать руки, но с таким семейством, откуда он происходит, поди поспорь: все им трын-трава. И еще: дон Хавьер Ортис де Сарате не из тех, с кем можно шутки шутить. Он это дело не оставит… Ладно, что-то я заболталась, пойду-ка прочь, с вашего разрешения.
Итак, одна встреча в месяц. Худенькое тело Бланки округлилось, живот увеличивался по мере того, как развивалась беременность. К осени в подчеркнуто дистанцированные отношения между доктором Урбиной и его пациенткой вернулось участливое тепло прошлого года. Страх, который некоторое время назад парализовал их волю, превратился в мрачное воспоминание, и они привыкли не обращать на него внимания. Они смотрели только вперед. Только вперед, в ожидании вероятной даты родов.
Как-то утром доктору Урбине позвонили. Четыре прозвона. Затем тишина.
«Я жду тебя», – молча сообщила Бланка, повесив трубку.
«Я жду тебя».
Вечером Альваро отправился на свидание. Он посмотрел в обе стороны улицы Генерала Алава, соблюдая обычную предосторожность. Убедившись, что знакомых нет, достал ключи, с которыми не расставался, и вошел в подъезд.
Обнаженная Бланка ждала в постели, как было у них заведено. Им было не до слов; говорить, собственно, было и не о чем – только сплетение двух тел, спасающихся от страха и ищущих утешения, чтобы выстоять.