Он поднял свою до краев наполненную кружку и, ласково кивнув головой, опрокинул в широко раскрытый рот. Мне пришлось последовать его примеру и тоже сделать несколько маленьких глотков. После вчерашнего перебора самогонка, даже сдобренная сбитнем, с трудом усвоилась бунтующим организмом, но спустя несколько минут мне стало вполне комфортно.

— А что там царь? — повторил он вопрос, опять наполняя кружку.

— Хороший царь, — не мудрствуя, ответил я.

— То-то! Наташка, а ты почему не пьешь? — наконец обратил он внимание на дочь.

— Мне как девушке не положено, — скромно ответила она, пододвигая к отцу свою пустую после сбитня кружку.

— У меня все положено! Я не кто-нибудь, а сам Требухин! Наливай! — приказал он трактирщику.

Теперь, когда родственники, наконец, встретились, и между ними воцарился добрый мир, мне самое время было убираться восвояси.

«Бокалы» были спешно наполнены, а так как тосты пока были не в чести, Прохор Требухин, как самый старший и высокородный среди нас, поднял свою кружку и, не дожидаясь остальных, осушил ее нашим шикарным народным способом, просто вылив пойло в горло. Наталья пила «по-женски», мелкими глотками, морщилась и подкатывала глаза. Теперь, когда я видел рядом отца и дочь, последняя мне нравилась все меньше. Слишком похожи были их правильные черты лица, но то, что у Натальи пока смягчал возраст: упрямство, гордыню, жесткость, — у папы присутствовало в полном ассортименте. Даже удовольствие от спиртного они, как мне стало казаться, получали одинаковое.

Пока в начале застолья никаких разговоров о моем участии в жизни и судьбе беглой девицы не возникало. Да и говорил большей частью один боярин и почти об одном и том же: о своем высоком происхождении, высоком сане и уважении, которое ему оказывал царь Федор Иоаннович, в царствование которого он возвысился до звания думского боярина.

Слушать все это было неинтересно, но поучительно. Наталья с гордостью поглядывала на отца, каждый раз отказывалась от хмельного, но потом с дочерней покорностью выцеживала по четверть кружки самогона. Меня на вчерашние дрожжи хмель не брал, да и пить я старался как можно меньше, разбавляя самогон сбитнем.

Наше застолье затягивалось и надоело мне до чертиков, так что я ждал только повода откланяться. Однако, как только я приподнимался со скамьи, Требухины начинали уговаривать посидеть еще хоть четверть часа, обещая, как только я попаду в их дом, оценить замечательное к себе отношение.

Наконец все, что стояло на столах, нашем и соседнем, где сидела боярская свита, было выпито, и Требухин первым встал из-за стола.

— Все, теперь все едем ко мне! — властно заявил он.

Несмотря на то, что выпил он очень много, по его лицу этого почти не было видно. Только чуть покраснели щеки, и глаза стали тяжелыми с оловянным оттенком.

Я еще не забыл нашу первую встречу и отправляться в их логово не хотел ни в коем случае. Здесь, на просторе, при моих навыках ведения рукопашного боя, я еще мог рассчитывать не то, что отбиться от его хмельной компании, но даже справится с ней. В имении, где у него могла оказаться целая армия холопов, шансов уберечься от хлебосольного хозяина было крайне мало.

— Спасибо, боярин, за приглашение, — сказал я, низко, «по-писаному», ему кланяясь, — но мне срочно нужно возвращаться в Москву к государю.

— Как это возвращаться! — неестественно громко воскликнул Требухин. — Мы никуда тебя не отпустим! Дочка, проси окольничего остаться, падай ему в ноги! Ты нас уважил, и мы тебя уважим, — продолжил он, в то время когда Наталья и правда стала опускаться на колени на замусоренный, заляпанный остатками пищи пол.

Конечно, дворня встать боярышне на колени не дала, ее подхватили под руки, но сцена была достаточно безобразная, и мне, чтобы не принимать в ней участие, пришлось согласиться отдать долг вежливости излишне хлебосольным хозяевам, Однако, как только я согласился ехать к Требухиным, про меня сразу же забыли, и экс-боярин Прохор Требухин принялся куражиться над трактирщиком.

То, что тому никто не собирается платить, было понятно и без разговоров, но ведь еще надо было дать плебею понять, какую ему оказали высокую честь, посетив его убогое заведение. Боярин принялся поучать бедолагу, как ему следует вести торговлю, ублажать приезжих и содержать трактир в чистоте и порядке. У меня появилось чувство, что я попал на обычное современное собрание, где большой начальник в общих чертах учит подчиненного работать.

Трактирщик подобострастно внимал ценным указаниям, отдуваясь и отирая с лица обильный пот. Его полная телом и лицом супруга выглядывала из-за спины мужа и умильно строила боярину глазки. Я незаметно вышел на улицу, имея в виду при возможности удалиться по-английски, не прощаясь. Однако там собралось столько народа, что незаметно смотаться было нереально. Пришлось ждать, пока у Требухина иссякнет административный пыл, и он оставит несчастного трактирщика в покое.

Наконец гурьба соратников высыпала на улицу. Следом показались боярин Прохор с дочерью. Я, чтобы унять раздражение, отошел в сторону и ковырял носком сапога землю.

— Эй, окольничий, — окликнул меня сам боярин, — пора ехать!

Я молча подошел к коновязи, отвязал донца и сел в седло. Мой жеребец заинтересовал Требухина. Он спешился, подошел и начал его осматривать. Конь дичился, встряхивал головой и косил на боярина гневным глазом.

— Осторожно, — предупредил я, — он кусается!

Требухин сразу же отдернул руку и продолжил осмотр с безопасной дистанции.

— Неплохой у тебя жеребец, — похвалил он, — но с моим не сравнится.

Это была вопиющая бестактность, но меня ничуть не задело. Донец на порядок превосходил заурядную полукровку Требухина.

— Давай наперегонки, — предложил он, — спорим, я тебя обставлю в два счета!

— Не могу, у него на скорости бабка засекает, — ответил я, не собираясь вступать с ним в такие тесные отношения, как скачки.

— То-то! — довольно воскликнул боярин и, победно осмотрев многочисленных зрителей, сел на свою полукровку.

Наконец кавалькада тронулась. Я занял место в середине колонны, не из излишней скромности, а чтобы быть дальше от сюзерена, раздражавшего меня своими мудрыми сентенциями. Понятно, что такая позиция в строю сразу же снизила мой социальный статус едва ли не до положения холопа. Мои соседи по строю удивленно на меня поглядывали, но с разговорами лезть опасались, Наташа, сопровождавшая отца по правую руку, несколько раз оборачивалась, смотрела, куда я подевался.

Кроме тех пятерых человек, что были с нами в трактире, Требухина сопровождало еще человек десять хорошо вооруженных конных холопов, и было непонятно, что за разбойники осмелились напасть на такую многочисленную команду. Я собрался завести разговор с соседом по строю, что-нибудь у него выведать, но оказалось, что опоздал, мы уже доехали. Имение Требухиных находилось в виду довольно большого села Подлипки, имело ли оно какое-нибудь отношение к одноименной подмосковной станции, я не знаю, за четыреста лет все так поменялось, включая ландшафт, что, думаю, точно ответить на этот вопрос не смогли бы и местные краеведы.