занимаюсь тайной практикой. Дадим же обет буддам, богам и трём сокровищам и воскресим вашу жену Госуйдэн.

Государь был переполнен чувствами:

— Это благословенно, — он так этого желал, что был готов на всё.

— Если бы это случилось, радости не было бы предела, — воскликнул принц.

Их сердца слились в одно, и они молились.

Кости Госуйдэн мудрый отшельник положил в алтарь, зажёг светильники, воскурил благовония, поставил цветы и принялся сосредоточенно произносить тайные заклинания.

Когда прошли семь полных дней и наступил следующий, мудрый отшельник решил, что пришло время действовать. Он взял токко[348] и ударил перед собой. И тут от изображения Каннон отделилась фигура красавицы Госуйдэн. И вот все увидели возродившуюся Госуйдэн. Государь был поражён.

— Это сон? Если сон, что будет, когда проснёшься? — спросил он.

Радости принца не было предела.

И в радости, и в горести люди высокие и низкие плачут. Все плакали.

Наконец государь, его жена и сын были вместе. День и ночь они беседовали друг с другом обо всех прошедших горестях, вздыхали и смеялись.

— Как долго живу я в этой ужасной стране! И с какими невзгодами ещё предстоит встретиться в будущем. Мне хотелось бы отправиться в такую страну, где жить — хорошо, — мечтал государь. Его жена Госуйдэн и сын желали того же.

Государь оставил своих девятьсот девяносто девять жён в Магадхе, а сам в сопровождении своей жены Госуйдэн, принца, мудрого отшельника и тех подданных, которые были ему по сердцу, сел в летучую колесницу, поднимающуюся над облаками, и отправился на восток. Они миновали шестнадцать «великих царств» и пятьсот «средних царств»[349] и вскоре прибыли в Японию. Брошенные жёны вздыхали, взывали к небу, простирались ниц на земле. Они были ему невыносимы.

Все девятьсот девяносто девять жён с вздохами причитали:

— Возьми нас с собой!

В тоске они бросились догонять его, но в небе заиграли чёрные тучи, ударил страшный гром, прилетел демон и огромным камнем убил всех девятьсот девяносто девять жён.

И вот они явились в страну с просяное зёрнышко[350], Акицусима[351], провинцию Кии уезд Муро, в окрестности реки Отонаси. Именно их и называют воплощением будд Кумано.

Итак, бодхисаттва Сёдзё[352] — это мудрый отшельник, явленный будда Амида. Будды, явленные во втором святилище — Святилище в Нати в Кумано, — и в Кумано Хаятама-но мия — Святилище бога Хаятама в Кумано, — называются воплощением будд двух святилищ. В Кумано Нати тайся пребывает Госуйдэн[353]. В Хаятама-но мия пребывает государь, воплощённый будда Якуси, давший двенадцать обетов[354]. Някуитиодзи[355] — это одиннадцатиликая Каннон, это принц. Асука-но ясиро, Дзэндзи, Хигёяся, Каннокура, Комори, Каттэ, Мандзангохо, Кирибэ, Фудзисиро, Сисиносэ, Кабурадзака, Хоссинмон, Такиносири, Хаманомия, Мэдзиконго[356] — божества всех этих святилищ честно служили Госуйдэн.

Сначала было построено Кумано хонгу тайся — Главное святилище Кумано, потом они были явлены в Кумано син мия — Новом святилище[357]. После этого переселились в горы Нати, вместе все три горы со святилищами являются Чистой землёй[358] обитания трёх тел будды[359]. Эта земля даёт успокоение в этой жизни и надежду родиться в раю в будущей жизни. Верующие люди, направляющиеся сюда, пускаясь в путь, дают множество обетов, молят о процветании потомства, о будущей жизни.

Девятьсот девяносто девять жён, брошенных государем, кричали:

— Отчего так? Мы тоже любим тебя!

Они все тоже отправились в Японию, но превратились в девятьсот девяносто девять ядовитых змей. Змеи ползали там и сям у дороги и причиняли неудобства людям, совершающим паломничество к божествам. Божества решили, что так не годится, позвали божеств, охраняющих земли, и горных божеств. Те затрясли горы, устроили горный обвал и убили ядовитых змей. Но из-за своих злых умыслов теперь они превратились в пятьсот клещей и терзают людей, которые совершают паломничество в Кумано. Поэтому и говорят: в этих горах весной, в третьем месяце, берегись клещей.

Итак, воплощения будд в Кумано — важнейшие в Японии божества, творящие чудеса. Они обладают исключительной сострадательностью, помогают людям этого мира. Тому, кто хоть один раз совершил паломничество в Кумано, не грозит попасть на три плохих дороги, он не испытает восьми трудностей[360]. Он уже не совершит того, что помешает ему родиться в раю: десяти грехов[361] и пяти преступлений[362] — как только ступаешь на эту землю, грехи исчезают. С древнейших времён и до наших дней сохранилось множество примеров исполнения желаний для этой и будущей жизней. Если все их считать — времени не останется, так что даже не все они записаны. Люди, имеющие заветные желания и верящие в богов Кумано, обязательно ежедневно совершают паломничество к ним[363]. Это не мои слова. Так передают издревле. И это не должно измениться.

О, святилище Сёдзё! О, воплощения будд двух святилищ! О, Някуитиодзи! О, тысяча божеств-посланников Кэндзоку[364]! О, десять тысяч Алмазных отроков — Конго Додзи[365]!

Это нужно декламировать и утром и вечером. И утром и вечером.

РАССКАЗ О РАКОВИНЕ

Рассказ о раковине [366]

Недалеко от индийского княжества Магадхи жил человек по имени Сидзира. Он был так беден, что другого такого и на целом свете сыскать-то было невозможно. Его отец рано умер, осталась одна мать. В Индии в то время случился страшный голод, многие люди умерли от истощения. Сидзире было трудно прокормить мать, чтобы мать осталась жива, он брался за любую работу. Ещё Сидзира постоянно молился — обращался к небу, падал ниц на землю. Одной работой Сидзира прокормиться не мог, и вот что он придумал: выходить на лодке в море, забрасывать удочку, ловить рыбу и этим поддерживать мать. Так он и делал: шёл в бухту, садился в лодку, выплывал в открытое море и закидывал удочку, ловил всякую рыбу, каждый день ему было чем накормить мать. Сидзира радовался этому.

Однажды, выйдя в залив, он закинул удочку. День быстро клонился к закату, но он ещё не поймал ни одной рыбёшки. Сидзира подумал: «Я погубил так много живых существ, чтобы прокормить мать, что, должно быть, из-за этого теперь не могу поймать ни одной Рыбы». Сидзира не знал, что же теперь ему делать: мать станет ждать его, волноваться, ведь он до сих пор ещё ничего ей не принёс. Он Продолжал удить, но на сердце у него было неспокойно, только о матери и думал, и удилище будто