Таким образом, кризис классической османской военной машины был неизбежен, и эта неизбежность была обусловлена прежде всего тем, что, как и в случае с ренессансной военной системой, достоинства османской военной машины были обратной стороной ее недостатков. Причины кризиса лежали в компромиссной природе турецкой военной системы. Но, как и всякий компромисс, османская военная система представляла собой лишь попытку усовершенствования старого, временно снимая остроту кризиса, но не устраняя его основных причин. До поры до времени, до тех пор пока османы имели дело с европейскими армиями, действовавшими в рамках еще не достигшей максимального совершенства ренессансной системы, характерные недостатки турецкой военной машины, к которым прежде всего можно и нужно отнести недостаток «регулярства», были не слишком заметны. Однако рано или поздно по мере сближения уровней развития военного дела в Европе и у османов нехватка «регулярства» должна была дать о себе знать. Взяв курс на перенимание технических и тактических новшеств у соседей, и прежде всего у европейцев, османы не могли, не должны были останавливаться – сказав «А», нужно было говорить и «Б». Ведь рост технической оснащенности и усложнение структуры османской армии имел и обратную сторону. В частности, это касалось «утяжеления» турецкого войска, обрастания его все увеличивающимся в размерах обозом, который был необходим хотя бы для обеспечения нужд растущей артиллерии и корпуса капыкулу. В результате османское войско становилось все более и более ориентированным на ведение «правильной» войны, а здесь европейцы заранее имели над ними преимущество.

Одним словом, на рубеже XVI–XVII вв., и итоги войны 1593–1606 гг. наглядно это подтвердили, стало вполне очевидным, что структура, организация, тактика и стратегия османского войска перестали в полной мере (выделено нами. – П.В.) отвечать требованиям времени. Возникла настоятельная необходимость в переходе на более высокую ступень его развития, от «природы» к «искусству», от иррегулярной, конной в своей основе армии к постоянной, регулярной, в которой преобладала бы пехота, вооруженная огнестрельным оружием. И нельзя сказать, что эта необходимость не была осознана турками пусть даже на интуитивном уровне. Более того, серия тяжелых неудач потребовала переосмысления накопленного опыта, и в итоге уже упоминавшийся выше Ибрагим Мутефферика писал, что «…неоспоримым фактом, не требующим объяснения и пояснения, является то, что отсутствие хорошего устройства и нужной организации в армиях правителей и султанов приводит к большому напряжению и многочисленным расходам казны, и закономерным следствием [этого] является опустошение страны. Итак, из всего этого ясно и очевидно, что старая организация и устройство войска древних приводили к бесконечным изъянам, тяжелому положению, большим опасностям, огромному риску и неисчислимым трудностям»541.

Анализируя особенности развития османского военного дела в это время, можно с уверенностью сказать, что признаки начала перехода ко второму этапу военной революции уже начали проявляться. Пожалуй, самым главным из них было отмеченное выше возрастание роли отрядов наемной пехоты, оснащенной огнестрельным оружием, в том числе и ездящей – своего рода турецких драгун. Набиравшиеся преимущественно из безземельных крестьян Анатолии, Боснии и Албании, руководимые опытными капитанами-булюк баши, секбаны и сарыджа быстро выдвигаются на первые роли в османском войске, существенно потеснив не только азапов, яя и мюселлемов, но даже тимариотскую милицию542. К этому же времени османы накопили и определенный опыт массированного применения вооруженной огнестрельным оружием пехоты на поле боя – достаточно еще раз упомянуть битву при Мохаче, когда янычары непрерывной пальбой расстроили ряды атакующей венгерской конницы и облегчили тем самым ее разгром сипахами. Казалось, туркам осталось сделать последний шаг – придать отрядам секбанов регулярный характер, дополнив ими корпус янычар, окончательно закрепить за пехотой статус «царицы полей», реорганизовать «правильным» образом тимариотскую милицию и, самое главное, создать, хотя бы в прообразе, некое подобие линейной тактики. Естественно, что все эти преобразования в военной сфере неизбежно должны были повлечь за собой существенные перемены и в остальных сферах жизни османского общества. Трудно не согласиться с мнением К. Карпата, который отмечал, что принятие на вооружение огнестрельного оружия, и в особенности ручного, создание постоянного корпуса пехоты, вооруженной ручным огнестрельным оружием, имело для Османской империи далеко идущие последствия, и не только технологические и военные, но политические и социальные. Рост численности янычарского корпуса способствовал усилению султанской власти, а необходимость удовлетворения постоянно растущих расходов на его содержание обусловила необходимость реорганизации государственного аппарата543. Налицо были тенденции, характерные для второго этапа военной революции. Однако турки, самой жизнью подведенные к той грани, за которой начинался переход к ее решающей стадии, не нашли в себе сил перешагнуть рубеж, отделяющий Средневековье от Нового времени.

Но возможен ли был переход к новым основаниям в военной организации при тогдашнем уровне технологий и состояния османской военной теории и практики? Очевидно, что нет. Конечно, теоретически такой шанс существовал, и в начале XVII в., после подавления Джелялийской смуты, возможность его реализации была как никогда высока. Смута до основания потрясла здание Османской империи, нанесла серьезнейшие удары старой военной организации, поколебала устои турецкого общества, породила сомнения в идеальности порядков, сложившихся в предыдущую эпоху.

Однако коренные преобразования османской военной машины, несмотря на достаточно благоприятный момент, не были осуществлены. Почему? Ответ надо искать, очевидно, в самой сущности Османского государства, которое оказалось неспособно и далее столь же гибко приспосабливаться к изменившимся условиям, как на первых этапах своего существования. По этому поводу М.С. Мейер указывал, что «…приспособление к тому уровню развития производительных сил, который был достигнут к XIV–XV вв. на территории Малой Азии, Балкан, Закавказья (кстати говоря, этот регион к тому времени явно не находился в числе лидеров социально-экономического, культурного и политического развития. – П.В.), позволило создателям новой империи воспринять не только действовавшие там аграрно-правовые нормы, но и многие технологические достижения той эпохи, в частности огнестрельное оружие. Однако, сумев в «сжатые сроки» адаптироваться к уровню производственных отношений у завоеванных народов, османо-турецкая народность в дальнейшем уже не испытывала действия подобных ускоряющих стимулов. Более того, государство стало все больше ощущать влияние внешних и внутренних факторов, которые тормозили его поступательное движение (постоянные военные экспедиции, исламский фанатизм и др.). Отсюда и явное замедление темпов общественного развития…»544. И в самом деле, если все развивается прекрасно, одна победа следует за другой, государство растет, казна полнится сокровищами, тимариоты довольны, райаты тоже, купцам и ремесленникам на руку расширение империи и установление определенной стабильности и порядка. Наступил «золотой век», и стимулов к дальнейшему развитию нет – от добра добра не ищут!

Очевидно, что пресловутое замедление темпов развития было связано с определенной архаичностью и отсталостью политических, социальных и экономических структур Османского государства и общества, не говоря уже о присущей ему ментальности. Касаясь последней, В.И. Павлов отмечал, что «…сословная незрелость восточнодеспотического общества сказалась также в попытках образовать регулярную армию абсолютистского образца. Если рядовые пехотинцы и даже артиллерийская прислуга усваивали европейские приемы боевой подготовки, то командующий состав оставался в профессиональном и, тем более, мировоззренческом и политическом отношениях на уровне вождей феодально-племенных ополчений. На Востоке не оказалось социальной среды (типа европейского дворянства) для формирования офицерского корпуса, сплоченного духом сословного и национального единства (к слову сказать, в Японии такая среда имелась – самурайство. – П.В.)…». И, завершая свою мысль, исследователь писал, что «…данной военной системе (абсолютистской, т. е. той, которая и возникла в Европе в результате военной революции. – П.В.) должны соответствовать новый индивид, новая социальная психология, новые мотивации и принципы государственной иерархии…»545. Интересное замечание относительно природы наметившейся тенденции к отставанию Османской империи от западноевропейских государств сделал Д.Е. Еремеев, указавший на асинхронность развития европейского и турецкого обществ. Тюрки в Малой Азии, писал он, фактически дважды начинали все сначала – сперва сельджуки в XI в., а потом османы спустя два с лишним столетия546.