Джексон склонил голову набок.

— Я его так назвал, когда еще не знал настоящего имени. Анна тоже так его называла.

Что-то внутри меня надломилось. Я зажмурилась и опустила голову — всего на мгновение. Я не знала, что произошло в промежутке между побегом Тоби из этого бункера, случившимся двадцать лет назад, и маминой смертью. Если он мой отец, получается, он ее отыскал. По меньшей мере один раз они встречались.

— Он нашел меня после ее смерти, — прошептала я. — Сказал, что его Гарри зовут.

— Так она умерла? — Джексон Карри уставился на меня. — Малышка Анна мертва?

Я кивнула.

— Своей смертью, — учитывая обстоятельства, это было важное уточнение. Джексон неожиданно отвернулся и стал рыться в каких-то ящичках, а потом кинул мне в руки еще что-то, подойдя так близко, что наши пальцы соприкоснулись.

— Я должен был вручить это Гарри, — проворчал он. — Если бы он вернулся. Анна отправляла их мне год за годом. Но раз ее уже не стало, то, пожалуй, правильнее передать их тебе.

Я опустила взгляд. В моих руках была целая стопка открыток.

Одно дело было читать любовные письма Тоби к моей матери, и совсем другое — ее послания к нему. Ее тон настолько точно угадывался в этих строках, что я слышала ее голос, когда скользила по ним взглядом.

Она любила его. У меня перехватило дыхание. Эта любовь приносила ей муки, но она все равно любила. Вдох, выдох. Он оставил ее, но она все равно любила. Эти мысли на повторе крутились у меня в голове, пока мы ехали к взлетно-посадочной полосе, где уже ждали самолеты. Отношения мамы и Тоби были трагичными, всепоглощающими, полными сомнений, но если открытки в чем меня и убедили, так это в том, что, если бы можно было отмотать время назад, мама все равно бы его полюбила.

— Ты как, в порядке? — спросил Грэйсон, сидевший рядом, будто мы с ним ехали в машине вдвоем, без толпы ореновских охранников. Наш джип сопровождали еще два: один спереди, другой сзади. А в салоне сидело разом четверо вооруженных мужчин, включая Орена.

— Нет, если честно, — призналась я. Всю свою сознательную жизнь я привыкла думать, что маме хватает меня одной. Она не заводила новых отношений. Ничего не хотела и не требовала от Рики. Ее жизнь была полна любви. Она сама ею полнилась, но романтика? Она легко без нее обходилась. Она в ней не нуждалась. Она закрыла для нее свое сердце — и теперь я знала почему.

Потому что все это время она любила Тоби.

В ушах зазвучал голос Макс.

Закрой глаза. Представь, что стоишь на краю утеса и смотришь на океан. Ветер играет твоими волосами. Солнце клонится к закату. Ты всем телом и душой стремишься лишь к одному. К одному человеку. Слышишь за спиной шаги. Оборачиваешься. Кто там стоит?

Никто — таким был мой ответ в первый раз.

Но после прочтения всего пары маминых писем мне стало сложнее не замечать присутствия Грэйсона рядом, не думать о Джеймсоне. Глаза щипало от слез, хотя причин для них не было.

Затуманенным взглядом я уставилась на открытки, подписанные мамой для Тоби, и заставила себя продолжить чтение. Вскоре главная тема писем сменилась — мама писала уже не о прошлом, а совсем о другой истории любви. С какого-то момента все до единой открытки стали рассказывать обо мне.

Сегодня Эйвери сделала первый шаг.

Первое слово Эйвери: «Ой-ой!»

Сегодня Эйвери придумала новую игру, смешав «Карамельный замок», «Змей и лестницы» и шахматы.

И так продолжалось еще долго, пока стопка не закончилась. Пока мамы не стало.

Рука, в которой я держала последнюю открытку, задрожала, и Грэйсон накрыл ее своей ладонью.

— Она писала Тоби обо мне, — прошептала я сквозь спазмы в горле. Теперь точно было понятно: он и впрямь мой отец. Но я уже столько жила с этой догадкой, что доказательства не должны были меня изумить.

У Грэйсона зазвонил телефон.

— Джеймсон звонит, — пояснил он.

Мое сердце пропустило удар, а потом заколотилось с удвоенной скоростью.

— Ответь, — попросила я, убрав руку из-под его ладони.

Грэйсон выполнил мою просьбу.

— Мы уже едем к самолету, — сообщил он в трубку.

Джеймсон захочет узнать, что я нашла. Непременно захочет, такой уж он человек. Я приподняла маленький металлический кругляшок, отданный мне Джексоном Карри.

— Вот что Тоби оставил Джексону, — объявила я. Грэйсон удивленно посмотрел на маленький диск, потом включил видеозвонок, чтобы и брат его увидел.

— Как думаете, что это? — спросила я. Диск был золотистого цвета, не больше дюйма в диаметре. Он напоминал монетку, прежде я таких не видела. С одной стороны было выгравировано девять концентрических кругов, а другая осталась гладкой.

— С виду штука не особо ценная, — заметил Джеймсон. — Но в этой семье это ничего не значит. — Его голос произвел на меня странный эффект — которого вообще не должно было быть. Уверена, ничего подобного не случилось бы, не прочти я маминых открыток.

Закрой глаза, — снова велел голос Макс. — Кто там стоит?

— Подъезжаем, — коротко сообщил кому-то Орен. — Осмотрите самолет.

На полосе он открыл мне дверцу, и я отправилась к самолету в сопровождении троих охранников. Грэйсон шел следом. Он уже выключил видео, но разговора с братом не закончил.

Моя память полнилась ими обоими — и словами, которые моя мать посвятила Тоби.

Ночная прохлада усиливалась. Пока я шла к самолету, начался сильный ветер, но он резко сменился полным безмолвием. Послышался однократный пронзительный сигнал, и мир взлетел на воздух. Потонул в пламени. А потом и во мраке.

Болело все. Уши заложило. Перед глазами стояла темнота. А когда в ней наконец стали проглядывать размытые фигуры, я поняла, что повсюду полыхает огонь. Больше ничего. Лишь огонь и Грэйсон в сотне футов от меня.

Я ждала, что вот сейчас он побежит.

Ждала.

Ждала.

Но этого не случилось.

А потом мрак опять застлал все кругом.

* * *

Вокруг меня разлилась темнота, но скоро я различила в ней голос.

— Сыграем в игру.

Я не понимала, стою я или лежу. Я не чувствовала собственного тела.

— Есть у меня одна тайна.

Будь у меня глаза, я бы их открыла. А может, они уже открыты? Не знаю. Знаю только, что я сделала что-то, а потом все кругом залил свет.

— Я устала от игр, — сказала я маме.