Дело Мясоедова, тесно общавшегося с четой Сухомлиновых и повешенного в марте 1915 года, а также другие сомнительные связи, но главное — тяжелая обстановка на фронте и нарастающее недовольство в тылу весьма осложняли положение бывшего министра. Число его высокопоставленных противников заметно перевешивало число заступников. В марте 1916-го его вывели из Государственного совета и уволили с военной службы, через месяц отставной генерал был арестован и полгода провел в Петропавловке, а затем был переведен под домашний арест. 1 марта 17-го его вновь отправили в тюрьму.

«Судьи сели, и раскрылись книги»

Нередко решение судить бывшего министра приписывают лично Керенскому. Популярность премьера сильно страдала от выступления генерала Корнилова в начале августа — ему не удавалось убедить общественное мнение в том, что он не был заодно с мятежным главнокомандующим, что не планировал установление собственной диктатуры. Открытый процесс над «главным виновником неудач на фронте» должен был отвлечь публику от обсуждения действий главы Временного правительства. Однако это мнение, судя по всему, беспочвенно: решение о начале суда было принято еще до того, как Корнилов открыто выступил за «наведение порядка». Скорее можно говорить о стремлении правительства переключить внимание населения с неблагополучного течения войны. Предполагалось, что желающих побывать на процессе не сможет вместить зал Петроградского окружного суда, поэтому решено было перенести процесс в просторный концертный зал Дома армии и флота на углу Литейного проспекта и Кирочной улицы.

Владимир Сухомлинов

Утром 10 августа 1917 года суд собрался на свое первое заседание. Председательствовал известный юрист сенатор Н. Н. Таганцев, обвинял обер-прокурор уголовного кассационного департамента Сената В. П. Носович. Сухомлинова защищали адвокаты Захарьин и Тарховский, его жену, также усаженную на скамью подсудимых, — известный защитник Казаринов.

Список свидетелей обвинения был внушителен как количественно, так и качественно: министры царского и Временного правительств, высокопоставленные военные и видные политики приводили доводы в пользу изменнических действий и взяточничества бывшего военного министра. Его адвокаты со своей задачей откровенно не справились, чего не скажешь о Казаринове, сумевшем представить Екатерину Сухомлинову обычной женщиной, любящей светское общество и наряды, пусть неразборчивой в знакомствах, но далекой от политики. Она была оправдана.

Сухомлинова признали виновным по всем пунктам обвинения, кроме одного: присяжные не сочли доказанным, что министр сознательно не принимал мер к снабжению армии в интересах неприятеля. В остальном он изменник, растратчик, взяточник и бездарный администратор.

Смертная казнь в это время существовала только на фронте, поэтому максимальным наказанием явилось лишение всех прав и бессрочная каторга. Парадоксально, но освободила его из тюрьмы советская власть: как достигший 70-летнего возраста он был освобожден по амнистии к 1 мая — Дню Интернационала, как назывался тогда этот праздник…

Изменником он не был. Армию к войне готовил. Брал ли взятки — сейчас уже не разберешь; возможно. В любом случае, ему уготовано было «ответить за все». Судьба его хранила, и он спокойно умер в почтенном возрасте в Берлине, успев перед смертью благословить Советы, написав в мемуарах: «Что мои надежды являются не совсем утопией, доказывает то обстоятельство, что такие мои достойные бывшие сотрудники и сослуживцы, как генералы Брусилов, Балтийский и Добровольский, отдали свои силы новому правительству Москвы. Нет никакого сомнения, что они это сделали, убедившись в том, что Россия и при новом режиме находится на правильном пути к полному возрождению».

(иск Матильды Кшесинской о возврате принадлежащего ей особняка, Российская империя, 1917)

Страсти по фильму «Матильда», не утихавшие, по меньшей мере, год, вызвали, в том числе, живой интерес к этой по-своему незаурядной женщине. Помимо значительного следа в истории русского балета и заметного в истории последних десятилетий царствующего дома, она оставила по себе память и в судебных архивах. Ее попытка весной 1917-го вернуть себе захваченный большевиками особняк хоть и не завершилась успехом, но привлекла к себе немалое внимание современников.

Любимая балерина Романовых

Матильда Феликсовна Кшесинская родилась в артистической семье: ее родители служили (так тогда говорили) в балетной труппе Императорского Мариинского театра. Они сумели передать профессиональное мастерство и преклонение перед Ее Величеством Сценой всем своим общим детям — старшая сестра Матильды Юлия и брат Иосиф также будут довольно известными артистами балета. В своих «Воспоминаниях», написанных в эмиграции в зрелом возрасте, знаменитая танцовщица писала о своем отце: «Он имел на сцене Мариинского театра неизменный успех у публики, а его исполнение мазурки считалось образцовым, так что его ставили выше знаменитого варшавского танцовщика Попеля. А. Плещеев, видевший его в расцвете его славы, писал о нем: «Более удалое, гордое, полное огня и энергии исполнение этого национального танца трудно себе представить. Кшесинский умел придать ему оттенок величественности и благородства. С легкой руки Кшесинского или, как выразился один из театральных летописцев, с легкой его ноги, положено было начало процветанию мазурки в нашем обществе. У Феликса Ивановича Кшесинского брали уроки мазурки, которая с этой даты сделалась одним из основных бальных танцев в России».