курсант полковой школы 84-го стрелкового полка.

Привет с Калининграда!

Уважаемый Сергей Сергеевич, с искренним приветом к Вам Остапец.

Вы меня извините, что я Вам долго не писал, я считал, что мое участие в обороне не имеет никакого значения, так как я исполнял свой воинский долг, и был бы на моем месте любой наш солдат, поступил бы так же, дрался до тех пор, пока не покинули силы и память.

Но когда Вы с таким упорством начали разыскивать оставшихся в живых участников обороны и начали выступать по радио, я с большим волнением слушал и плакал…

А теперь вернемся к прямому делу по существу.

Я был призван в армию Калининским райвоенкоматом Калининской области 15 октября 1940 г. и был направлен в г. Брест, где был зачислен в полковую школу, где и служил до начала вероломного нападения фашистской Германии на нашу священную Родину.

Как Вам уже известно, незадолго до начала войны основные силы крепости ушли на летние лагеря, в том числе ушел и 84-й с.п. Я с небольшой группой, вернее, из каждого взвода школы по одному отделению, были оставлены для несения караульной службы. В ночь на 22 июня я лично находился в карауле. Караульное помещение находилось в 100 м. против костела.

22 июня ровно в 4 часа на головы обрушились тысячи бомб и тяжелых снарядов. Под свист осколков мы бросились из помещения по направлению к штабу своего полка. Сразу, как только мы выскочили, из костела по нас открылся пулеметный огонь, которым одного товарища убило, второго курсанта, Филатова, ранило в голову. Мы успели залечь, ползком и короткими перебежками перебрались до намеченного нами места, где сосредоточились много бойцов и командиров. По фамилии я их, конечно, не помню, уж как ни ломал голову, вспомнить не могу. Старшину Мейснера я запомнил, потому что он был всех веселей и бодрей, а также и находчивее всех. И я был под его командованием. Первого дня по приказанию ст. Мейснера я достал ст. пулемет Максимова и под прикрытием моего пулемета перефорсировали реку, которая разделяла нас от нашего госпиталя, где находились больные мирного времени. На них сначала наседали гитлеровцы. И когда наши больные отступили в глубь крепости, по ним бил немецкий пулемет. Я тут же со своим «максимой» с ними рассчитался. И так начал со своим пулеметом таскаться от развалин к развалинам. Но вскоре кончились ленты, и мне пришлось взять автомат, с которым не разлучался до конца. С каждым днем становилось все труднее и труднее отбивать по 3–4 атаки фашистов, которые наседали на нас с превосходящей численностью. Но, несмотря на их превосходство, каждая их атака была нами отбита, хотя наши ряды и редели. Но и ими уже была покрыта почти вся земля на подступах к нашим казематам.

Не помню, какого числа, нами был захвачен один гитлеровец. Мы хотели его убить, но старшина Мейснер не дал, нарисовал несколько карикатур Гитлера со свиным рылом, подписал под каждой надписью на немецком языке, оклеил почти всего и отправил туда, откуда пришел. Это был наш ответ на их листовки и радиотрансляцию, которые призывали нас к сдаче в плен. Но не о плене тогда думал каждый из нас, а думал, как бы больше продержаться в крепости, как бы побольше уложить в ней гитлеровцев и не пустить на свою родную землю.

После этого почтальона враг предпринял ожесточенную атаку, в которой ст. Мейснер погиб, но все же атака была отбита, хотя с большими для нас потерями.

Крепость одновременно штурмовалась со всех сторон, так как она была окружена с первых часов нападения. Нам отбиваться было трудно еще потому, что склады боеприпасов находились за крепостью и судьба их нам неизвестна. В крепости был лишь небольшой запас НЗ, так что с первого дня приходилось экономить каждый патрон и гранту, и приходилось отбиваться от наседавших гитлеровцев криком «Ура», штыками и прикладами. И это нас не пугало — идти в атаку — а наоборот, вдохновляло и больше обостряло наши сердца против фашистских захватчиков. Когда нас осталось совсем несколько человек, мы оставили оборонительный участок и перешли в восточную часть, где оборону держал 44-й с.п. под командованием гениального полководца майора Гаврилова. Хотя это уже был не полк, от него остались небольшие группы…

Все подробности храбрости и геройства отважных защитников крепости с первого дня мне не вспомнить, голова у меня работает плохо. Я на 19-е сутки, т. е. 11 июля, в одной из атак был тяжело ранен и был без памяти взят в плен. В плену после лечения я находился во многих лагерях: в г. Нюрнберге — не работал, Нордлинген — аэродром, Штраусбург — канал, Гинденбург — шахты, и где бы мы не работали, везде приносили вред фашистам. К примеру, работая в Нордлингене, подпилили ангары, и они от ветра упали, поломалось много самолетов. В Гинденбурге затопили шахту, за что нас очень наказывали, подвязывали вверх ногами к столбам, пороли плетками, считали вообще нас не за людей. Но русские люди все эти муки каторжных работ выдержали. Освобожден был американскими войсками, был переведен на территорию Чехословакии и передан советским властям, где прошел надлежащие фильтрационные комиссии. С 24 апреля 1945 года опять был зачислен в ряды Советской Армии, в 420-ю отд. роту охраны по репатриации советских граждан. Демобилизован 20.6.1946 года и с тех пор нахожусь в Калининградской области. Вот такие мои сведения о моем прохождении. Здоровье неважное. Материально тоже неладно.

С искренним уважением, Г. Остапец.

МОРШНЕВ Петр Григорьевич,

красноармеец 84-го стрелкового полка.

Здравствуйте, тов. Смирнов.

Во-первых, извините меня, что я так, может быть, нескромно обращаюсь к Вам. Но я точного об вас не знаю и даже не знаю полностью Вашего имени и отчества. Но я хочу уведомить Вас, что недавно по радио услышал своими собственными ушами о крепости Брест-Литовск. Я не мог иначе поступить, как только написать вам письмо и поделиться тем, что я могу Вам рассказать.

Я МОРШНЕВ Петр Григорьевич, 1910 года рождения, служил в 84-м с/полку 6-й Краснознаменной дивизии. Полк наш стоял в крепости Брест-Литовска около запретной зоны границы, и о нашем 84-м с/полку я пока что ничего не слышал. Вот мне и хочется поделиться с Вами и рассказать, как я остался жив. Ведь того не может задеть за живое, который там не был. Но мне, тов. Смирнов, не забыть этих дней никогда.

Я, т. Смирнов, служил рядовым бойцом и с апреля 1941 года работал в КЭЧ техником-смотрителем зданий, но об этом неинтересно рассказывать. Мне хочется рассказать о тех, которые героически погибли, а ведь у них, наверное, остались отец, мать, жена и дети, и они до сих пор не могут знать, где он. Я, правда, не помню по фамилии всех, но вот был у нас в полку старшина Пеньков, который служил сверхсрочно, он много сделал на благо нашей Родины. Он отдавал все, что только мог, ведь командования у нас почти не оставалось, и ему пришлось быть настоящим командиром. Он водил нас, бойцов, в атаки, при этом уничтожал врага, он все предпринимал для того, чтобы сохранить свою живую силу и обеспечить оружием и боеприпасами. Но только я не в состоянии подробно описать Вам, чтобы это было коротко и ясно. Об этом можно написать большую книгу, очень большую…