Туда же через некоторое время пробежал Виноградов, потом — смуглый человек, в котором после войны я узнал Петра Павловича Кошкарова. Анатолия Александровича Виноградова я знал до войны как начхима 455-го с.п., проходил у него химподготовку, видел его на полковых партсобраниях (он был тогда кандидатом в члены ВКП(б). Как и многие, восхищался нашим красивым командиром с орденом Красной Звезды на груди: орденоносцев тогда было мало, мы знали, какой ценой завоевана боевая награда и преклонялись перед такими людьми.

Видел я A.A. Виноградова в полной форме, со Звездой на груди, утром 22 июня под Трехарочными воротами, когда мы — несколько человек, оставшихся в живых, — вернулись из-за Мухавца, куда плавали утром под огнем врага в склады за оружием.

Под арками ворот A.A. Виноградов, политрук П.П. Кошкаров — с лицом в кровоточащих порезах, лейтенант Александр Попов, прибывший в крепость перед самой войной и назначенный командиром стрелкового взвода нашей полк, школы — сильно заикающийся, с крупным носом молодой человек, лейтенант A.M. Ногай — командир минвзвода нашей школы, какой-то человек в нательной рубашке и зеленой фуражке пограничника, 2 офицера, которых я ни до этого, ни после никогда не встречал, — командовали примерно так:

— Вы, товарищи, — 7 человек — займите позиции у окон на 2-м этаже в сторону реки.

— Эта вся группа (Виноградов будто отсекал жестом руки) — к Тереспольскому мосту, там обязательно скоро полезут фашисты!

— Вы, товарищ лейтенант (это Кошкаров — Попову), остаетесь с группой в этих воротах, делайте завалы, организуйте огневые точки.

Выбегающих из подвалов нашей кухни бойцов Виноградов и Кошкаров рассылали в разные места казарм 455-го с.п., потом и сами нырнули в дым и пыль помещений казарм.

A.M. Ногай повел нашу группу, невзирая на бомбежку, к Тереспольским воротам, с нами побежал и человек в фуражке пограничника… потом мы отошли под натиском фашистов с боем к Белому дворцу. Часов в 8–9 утра 22 июня шла пальба по фашистам, прорвавшимся к костелу, наступающим на Инженерное управление и Белый дворец. Вскоре из казарм 84-го полка (наиболее мощно) и из других мест на фашистов с криком и руганью бросились в контратаку. Бросились от Белого дворца и мы, и солдаты других подразделений, а от Трехарочных ворот пошла в контратаку большая группа красноармейцев, и среди них я опять увидел Виноградова и Кошкарова. На территории между Инженерным управлением и Белым дворцом произошло кровопролитное побоище, закончившееся паническим бегством фашистов и большим количеством убитых с обеих сторон. Победа воодушевила, только радость была недолгой: атаки фашистов, как волны, покатились одна за одной. Наши потери не восполнялись.

И 23 и 24 июня от Трехарочных ворот к Белому дворцу прибегали бойцы, прося немедленной помощи: «Скорее на помощь! На мосту танки!» Туда бросались с пулеметами, гранатами. 24 июня в отражении танковой атаки поучаствовал и я; потери для нас были тяжелыми, хотя танки подбивали и танкистов уничтожали.

Там я видел плачущего над раздавленными и убитыми товарищами лейтенанта Попова, Кошкарова со связкой гранат в руках и чего-то выкрикивающего Виноградова.

25 и 26 июня чувствовалось, что боями отдельных групп руководят: прибегают и приползают связные, в наиболее опасные места подоспевает помощь. Так, например, 25 июня вечером трем пулеметным расчетам, где были и мы с Гребенюком, было приказано скрытно подобраться к дымящимся развалинам Инженерного управления и оттуда поддержать огнем, а при необходимости штыками поддержать товарищей, которые будут выбивать фашистов, захвативших столовую комсостава. Мы пробрались к Инженерному управлению; вскоре со всех сторон начался штурм столовой, бой был жарким и коротким, потом грохотали взрывы и от столовой остались развалины.

Ночью 26 июня из развалин Белого дворца по приказу штаба к Трехарочным воротам малыми группами уводили наиболее боеспособных бойцов (сносно держались на ногах, не истекли кровью), предварительно вооружая их всем лучшим, чем мы тогда располагали. А.М. Ногай послал туда Автономова, курсантов Ветрова и, если не ошибаюсь, Неустроева, и меня, приказав захватить станковый пулемет.

У Трехарочных ворот, в разбитых помещениях нашей полковой школы, было уже несколько десятков бойцов. Человек с перебинтованной головой приказал нам установить пулемет на перекрытии первого этажа, у окна, выходящего в сторону Мухавца, недалеко от Трехарочных ворот. У других окон и пробоин, среди камней и трупов, также создавались огневые точки.

Ночью эти огневые точки проверял П.П. Кошкаров с тремя автоматчиками; руки у него были перевязаны грязными тряпками, телогрейка разорвана, прожжена. Зловеще все это выглядело в отсветах фашистских ракет, взлетающих в небо сериями. Нам объяснили, что утром 27 июня от Трехарочных ворот через Мухавец будет прорыв нашего головного отряда и что нужно поддержать огнем этот отряд прорыва: таков приказ штаба. Ночь тянулась гнетуще медленно, с валов на правом берегу Мухавца, занятых врагом, время от времени по нашим казармам строчили вражеские пулеметы. Мы не отвечали: у нас все патроны на счету, и стрелять было запрещено.

27 июня, приблизительно в 12 часов дня, из-под Трехарочных ворот по мосту и воде Мухавца бросились наши. Что-то было похоже на психическую атаку наоборот: не парадным шагом шли… В какие-то секунды я увидел бегущего по мосту Анатолия Виноградова.

Фашисты открыли шквальный огонь, мы — по ним — не менее интенсивный. На правом берегу Мухавца начались рукопашные схватки, виноградовцы с боем прорывались в сторону Варшавского шоссе… После этого я увиделся с A.A. Виноградовым лишь после войны на первой встрече участников обороны крепости в Театре Советской Армии, и мы дружили с ним братской дружбой до конца его жизни.

Ни одна из наших многочисленных встреч не обходилась без воспоминаний о боях в крепости, о погибших и живых товарищах. И всегда A.A. Виноградов высоко отзывался о боевых действиях комсомольцев-курсантов и сержантов полковой школы 455-го с.п. и о Петре Павловиче Кошкарове.

«Без Петра, — говорил он, — мне лично и нашему штабу крепости фунт лиха достался бы потяжелее: воином он был решительным, и для штаба у него голова работала исправно».

27 июня во второй половине дня я последний раз видел злого, осунувшегося П.П. Кошкарова. Он двигался, шатаясь, по грудам камней между трупами, всматривался в лица убитых, приказывал всем, пришедшим с других участков на поддержку группы прорыва, вернуться на свои участки.

— Что же делать дальше, товарищ начальник, — спросил его кто-то.

— А что ты до этого делал? — зло переспросил Кошкаров.

— Ну… стрелял… с вами вместе немцев из столовой выкуривал.

— Вот и продолжай дальше стрелять и выкуривать.

— Чем? Ни патронов, ни гранат…

— Хватит, довольно! — резко прервал Кошкаров. — Штык есть, руки есть и солдатская честь есть, воюй! — Потом добавил мягче: — Мы подскажем.

Отбивать натиск фашистов становилось все труднее: голод, жажда, отсутствие оружия и боеприпасов доводили людей до безумия, а фашисты усиливали огневые налеты и бомбежку. Защитники Цитадели гибли, истекали кровью, оставаясь непокоренными, и искали пути для продолжения борьбы.