Если бы окрестные разбойники знали, какие ценности я везу, мне бы и метра проехать не дали. Да и многие честные встречные могут не выдержать такого искушения. Положа руку на сердце, столько ценностей я и сам раньше не видел. То ли удачлив был Филька Ослоп, то ли давно промышлял. С такими деньжищами мог уйти в ту же Литву и жить, как барон лифляндский. Дурак ты, Филя, жадность тебя сгубила.

Незаметно я уснул. А проснулся от шороха на телеге. Уже рассвело. Я выхватил саблю, перекатом выкатился из-под телеги, вскочил. На бочках сидела ворона и клювом долбила дерево. Вспугнутая, она злобно каркнула и взлетела. Напугала меня, обитательница помоек. Зато сон сразу куда и делся.

Я пошел искать лошадей. Они жадно щипали блестевшую от росы траву. Недалеко журчал ручеек. Кони и сами по запаху, по шуму воды находят водопой. Слышит лошадь лучше человека – коли едешь верхом, смотри за ушами. Стала ушами прядать, головой вертит – насторожись: чужой недалеко. Другой вопрос – это может быть и волк, а не человек.

Я умылся, напился кристально чистой воды, запряг лошадей, и мы снова тронулись в путь. По моим прикидкам, вчера я одолел не более полутора десятков километров.

Телегу подбрасывало на ухабах или корнях деревьев, живот урчал – есть хотелось.

Около полудня от стоящей невдалеке деревеньки в пять домов увязался за мной пацаненок в драной донельзя одежонке, сквозь которую просвечивало худенькое тельце.

– Дяденька, дай кусочек хлебца!

Я обернулся – паренек бежал за подводой – и сказал:

– Был бы у меня хлеб, половину бы отдал, но нету, сам жрать хочу – сил нет.

– Тогда подвези, дяденька.

Подвезти-то не жалко – не нащупал бы пацан ценности в мешках. А может, он наводчик? Высмотрит, что за груз в телеге, да и знак подаст разбойникам.

Я поймал себя на мысли, что стал очень осторожен и подозрителен.

– Ладно, садись.

Пацан догнал телегу, запрыгнул и уселся. Представился:

– Меня Васькой звать.

– А фамилия у тебя есть? – пошутил я.

– Наверняка есть – как не быть, только я ее не знаю.

– Вот те раз!

– Сирота я, родителей не знаю.

– Как же ты живешь?

– Плохо, дяденька. Летом еще куда ни шло – рыбку поймать можно или силок сделать на птицу. Опять же – спать везде можно, не холодно. Зимой туго, нонешней чуть не замерз, а дружок мой – насмерть.

Парень шмыгнул носом.

– Дяденька, а куда вы едете?

Я насторожился:

– Далеко.

– А можно мне с тобой?

– Посмотрим.

За разговорами дорога вышла из леса, показался дом у перекрестка дорог. Я подъехал – постоялый двор. И есть охота, и груз не бросишь.

– Слышь, Василий, сбегай, позови кого из слуг.

– Я мигом.

Паренек умчался – только босые пятки засверкали. И почти тотчас вылетел из двери, потирая щеку.

– Выгнали, слушать даже не стали. Иди, говорят, отсюда, оборванец.

Что ты будешь делать, невезуха.

Я заложил пальцы в рот и что есть силы свистнул. От неожиданности кони чуть не встали на дыбы, однако из дверей тут же выглянул половой. Я поманил его пальцем. Слуга подбежал, по-холуйски согнулся:

– Чего изволишь, барин?

– Поесть принеси.

– Куры жареные есть, пироги с рыбой, шаньги, караси в сметане, поросенок на вертеле… – затараторил половой.

– Стоп, стоп. Не части. Давай сюда парочку куриц, пирогов с рыбой, шаньги и кувшин пива, – я посмотрел на пацана, – и кувшин квасу.

Половой стоял не двигаясь.

– Деньги вперед.

Вон оно что, вид моего спутника не внушал доверия.

Я из поясного кошеля отсчитал деньги – половой взял и ушел. Через десять минут он вернулся, причем не один. Служанка несла в глиняной миске шаньги со сметаной и пару кувшинов, половой – остальную провизию. Завидев полового, пацаненок потихоньку отодвинулся за телегу.

– Ты чего, Вася?

– Он мне в трапезной по морде звезданул.

Служанка и половой поставили на телегу заказанную еду. Я бросил служанке медный пул – та улыбнулась, вильнула бедрами и ушла. Половой задержался – видно, тоже ждал мелочи на чай. Я вытянул руку, холуй подскочил поближе, но вместо денег получил удар в глаз.

– Я не даю слуг в обиду, понял?

Холуй прикрыл глаз рукой и побежал на постоялый двор.

– Давай, Вася, кушай. – Второго приглашения не потребовалось. Парень схватил в одну руку шаньгу с творогом, другой оторвал у курицы ногу и набил полный рот. И только я хотел последовать его примеру, как распахнулась дверь, выскочил здоровенный толстый парень и помчался в мою сторону. Никак – вышибала.

На крыльце стоял половой с заплывшим глазом и злорадно ухмылялся.

Я выждал и, когда до толстяка осталось три шага, метнул ему в лоб кистень. Несильно, но парень до меня не добежал, улегся в пыли как раз у колеса телеги. Васька от удивления есть перестал.

Толстяк оказался крепким и вскоре зашевелился, стал вставать. Вид у него был злой, и я понял – сейчас снова полезет в драку. Я выхватил саблю, приставил к его горлу.

– Ты что думаешь – если я на телеге, так я крестьянин? Я тебя сейчас пошинкую и уеду спокойно, а друга твоего, что с подбитым глазом, пугалом в огороде поставлю. Жить хочешь?

Парень мелко закивал головой, опасаясь обрезаться о клинок.

– Тогда скройся и дай поесть спокойно.

Я с шелестом загнал саблю в ножны. Парень решил, что бояться ему уже нечего, и ударил меня кулаком. Уклониться я немного не успел – зацепил он меня, совсем краем, но в голове загудело. Вот сука, пожрать не даст.

Я упал на облучок и подошвой сапога врезал ему в нос, тут же спрыгнул с телеги и изо всей силы ударил его между ног. Парень взвыл и согнулся. Я вытащил нож и распорол на нем штаны, бесстыдно оголив задницу. Видя такой исход, половой благополучно исчез за дверью. Я же отряхнул руки и уселся есть.

Все это время Васька с восторгом наблюдал потасовку. Откусив от курицы, он с набитым ртом спросил:

– Ты половому про слугу сказал – это правда?

– Что?

– Что ты меня слугой взял?

Вот постреленыш – вырвалось у меня про слугу, просто не привык я, что рядом со мной людей ни за что обижают.

– А это уж как ты себя покажешь.

– Дяденька, возьми – не пожалеешь. Не смотри, что я худой – я сильный. Дрова колоть буду, воду на кухню носить – я много чего могу.

– Давай пока кушать, Вася.