Теперь же Уилсон мертв — покончил с собой в тюрьме. Так нам говорят, чтобы мы поверили… И Дэнни Саймондс, и Фрэнки Уайт — оба они отправились на тот свет. А за всем этим делом стоит Дональд Левис. Он все знал о машине охраны: что она перевозит, имена охранников — все было ему известно. Он хорошо был знаком с охранником, которого застрелили. Думаю, наверное, Уилсону наверняка просто приказали порешить его… Я в этом до конца не уверен, но мне приходила в голову такая мысль. И вот теперь Джорджио — единственный человек, у которого есть доступ к этим деньгам. Он не хотел обдирать Левиса и сейчас не хочет. Но видишь, как все это выглядит? Уилсон мертв, двое других грабителей мертвы, и как только Джорджио скажет, где он прячет деньги, это будет означать, что и он — мертвец. Все это было грязным делам, от начала и до конца. Джоржио надо как можно быстрее вытащить оттуда, — продолжал свое повествование Большой Пэдди. — Ведь он лишь обеспечивал их машинами и ничего более. Но ему срочно требовались деньги, его бизнес развивался неважно. И в то время ему показалось, что это было бы неплохим выходом…

Донна сидела неподвижно и не сводила глаз со своих рук. В последние несколько месяцев она совершала столько открытий, что ей стало казаться, будто вся ее прежняя жизнь основывалась на лжи. Ну, может быть, не совсем на лжи. И не вся. Просто Джорджио ничего ей не говорил.

«Как я вообще могла жить, спать, есть и заниматься любовью с человеком, которого почти совсем не знала?!» Она с удивлением обнаружила, что плачет и что крепкие руки Пэдди обнимают ее. Донна лежала в его объятиях, положив голову ему на грудь, вдыхая запах сигарет «Капстан» и лосьона после бритья «Олд спайс».

Она плакала как ребенок. Эта долгая ночь принесла с собой немало откровений. Сначала Донна о многом узнала от Алана Кокса, в том числе о том, как Джорджио присматривал за семьей Алана. А теперь вот лавина новых фактов от Пэдди.

«Почему же я не догадывалась обо всем, что происходило все эти годы?» — и внутренний голос подсказал Донне: потому что ты ничего не хотела знать. И ей стало понятно: эти несколько слов — настоящая правда.

Бывало ее мать говорила: «То, о чем ты не знаешь, не может ранить тебя».

«Что ж, миссис Донна Брунос, — заключила она, — ты прожила двадцать лет посреди громадной лжи».

— Знаешь что, Пэдди? Джорджио был по отношению ко мне ублюдком. Я никогда не думала, что произнесу эти слова. Но это правда.

Пэдди постарался успокоить ее:

— Перестань плакать, Донна, дорогая моя. Джорджио думал, что он поступает правильно. Вот почему он никогда тебе ни о чем не рассказывал. Ты бы стала переживать. Ты бы испугалась. Разве ты не понимаешь, малышка, что он защищал тебя?

Донна вырвалась из рук Доновона.

— Он не защищал меня, Пэдди, и ты это знаешь! Он просто думал, что я не стою того, чтобы мне об этом рассказывали. Вот в чем истина! Несколькими часами раньше я виделась с одним человеком, и он рассказал мне, как Джорджио присматривал за его женой и детьми, пока тот сидел в тюрьме за убийство. Думаешь, он и об этом не сказал мне, чтобы я не волновалась?!

Пэдди глубоко вздохнул. Его лицо с резкими чертами казалось менее жестким, чем обычно, под этим красноватым светом ламп, освещавших бассейн.

— Ты ошибаешься, Донна. Очень ошибаешься. Джорджио Брунос боготворил землю, по которой ты ходила. Он думал, что ты — самое великое, чего он добился в этой жизни. Для него, Донна, ты была олицетворением класса, дамой из высшего общества. И ты стала частью его самого. Он постоянно всем подряд хвастался тобой. Моя Донна, часто говаривал он, может приготовить еду, которая подойдет королеве. «Она придает столу грацию», — вот его любимое выражение. Он держал тебя в мыслях все время. И ничего тебе не говорил только потому, что не хотел расстраивать тебя. Ты ведь не того калибра, как, скажем, Кэрол Джексон или даже Долли. Ты не росла в подобной обстановке… Будучи родом из Кэннинг-тауна, Джорджио знал в лицо всех старых жуликов раньше, чем выучился ходить. В свое время папаша Брунос тоже был мошенником. Все греки держались друг за друга. О, теперь он вполне респектабельный бизнесмен, но в молодые годы слыл сорвиголовой. К примеру, греки многие годы ведали таксистским бизнесом на Пикадилли. Так старик Брунос и набрал денег на открытие ресторана. Надо признать, что он не состоял в той же лиге, что Джорджио или, скажем, Стефан, но и он в свое время вовсю занимался мошенничеством. Несмотря на все прегрешения Джорджио, он никогда никого не ограбил и не обидел. Он предоставлял машины — и это все. Если бы это делал не он, то все равно этим занимался кто-нибудь другой. Однажды он снабдил бандитов оружием, но тогда оно было без боеприпасов. Это все очень просто. А по поводу того, что он тебе ни о чем не рассказывал… Будь же справедлива, Донна! Поставь себя на его место. Твой брат — адвокат, черт побери, ты родом из добропорядочной семьи среднего класса. Ты никогда не имела дело ни с чем подобным. Я могу только надеяться, что теперь ты со всем справишься, потому что знаешь многое. Знаешь все… И еще кое-что скажу тебе, прежде чем заткнусь. Этот человек не сможет жить без тебя. Все, что он делал, было сделано ради тебя. Он стремился к тому, чтобы ты одевалась в лучшие платья, водила лучшие машины, жила в прекрасном доме — все только ради тебя одной. Он чувствовал, что ты все это заслужила. Лишь сожалел о том, что ты не можешь иметь детей, что единственное, чего он считал, что не может подарить тебе, — это ребенок. Я знаю о твоих проблемах, Джорджио рассказал мне все. Будь справедлива, Донна, ведь он не отдалился от тебя из-за этого, хотя страстно мечтал о ребенке. Он принял это так, как принимал тебя: всем сердцем. Ты была его женой и в горе, и в радости. Джорджио — католик. Он хоть и не ходит в церковь, истово верит в религиозные ценности. И если Джорджио продолжает любить тебя, то почему ты не можешь все так же любить его, зная обо всем, что тебе сейчас раскрылось?

Это была самая длинная речь из всех, что Донна когда-либо слышала от Пэдди Доновона. Ей казалось, будто с ней разговаривает отец или старший брат и пытается вразумить ее. Упоминание о ребенке отозвалось болью. Это очень задело Донну — как единственное, о чем она жалела за всю свою замужнюю жизнь: она не была способна подарить Джорджио ребенка. Донна вновь ощутила себя не совсем полноценной; такое чувство всегда охватывало ее всякий раз при воспоминании о том, как ей не удалось произвести на свет живого ребенка, который умел бы дышать. И здесь Джорджио постоянно пытался защитить ее: старался никогда не упоминать о детях ни в каком контексте. «Может, поэтому он не хотел рассказывать мне о детях Алана Кокса? Думал, что это сломит меня, как сейчас меня расстроило упоминание о не родившемся младенце? Как всегда, выплывает наружу доброта Джорджио. Да, он добрый, заботливый человек. И всегда был добрым и заботливым». Она почувствовала, как слезы снова обжигают ее…

— Значит, вот почему ты вооружен и болтаешься по моему дому?! — закричала она на него.

— Потому что Левис может попытаться достать Джорджио через тебя. Вот почему. Если с тобой что-нибудь случится, Джорджио умрет. Он сам мне об этом говорил. Я здесь присутствую лишь в качестве небольшой страховки, и не более того. Так больше шансов, что Левис не осмелится приблизиться к тебе. Ты должна понять: я не был бы другом Джорджио, если бы не попытался защитить тебя.