Алан смягчился, но тем не менее отрицательно покачал головой:

— Даже если пройдет миллион лет, дорогая. Я не хочу ничего постоянного. Но если бы даже я этого вдруг захотел, то ни за что не сошелся бы с проституткой, какой бы классной она ни была…

Ему неприятно было говорить ей эти слова, потому что на самом деле его вовсе не волновало, чем она занимается. Алан понимал: это — единственное, чем можно ранить ее настолько глубоко, чтобы она, наконец, оставила его в покое. За те долгие годы, что он водился с проститутками, Алан определился в своих предпочтениях: он считал, что с ними иметь дело лучше, чем с так называемыми добропорядочными «мужними женами», пусть их будет хоть пятьдесят. Таковые у него также были, и поэтому он предпочитал девиц легкого поведения. Они не притворялись, а были настоящими, и человек знал, что он от них может получить.

Алан увидел заблестевшие слезы в глазах у Лалли и вздохнул.

— Мне очень жаль, Лалли.

Она встала перед ним, неприкрытая ничем, кроме собственного достоинства.

— Я этого не заслужила, Алан, и ты это знаешь!..

Она смотрела на сидевшего перед ней мужчину. На его светлые волосы, спутанные после сна. На то, как он отвел свои широкие плечи назад будто в ожидании удара. Она видела его голубые глаза с симметричными морщинками от смеха вокруг них — чувствовала, как ее неудержимо тянет к нему. Никогда раньше она никого так страстно не хотела.

— Мы можем оставаться друзьями, Лалли. Но только я хочу, чтобы мы были нормальными друзьями, которые звонят друг другу, прежде чем собираются заглянуть в гости, а не заваливаются просто так друг к другу на порог.

Она кивнула. Он сам ни разу не звонил ей никогда. И никогда не приходил, чтобы повидаться с нею. «Он пытается спасти мое достоинство», — Лалли понимала это, и оттого ей становилось еще тяжелее.

Алан притянул ее к себе в объятия, уже раскаиваясь в том, что зря обидел ее. Но в глубине души он так и не был уверен, что до нее полностью дошло все сказанное им. А теперь он как сильный мужчина успокаивал ее.

Энтони Кальдер производил впечатление крупного мужчины. Всю жизнь он следил за своим весом. И часто запирался в частном гимнастическом зале, снимая напряжение с помощью металлических гирь. Голова у него была заостренной формы, как пуля; волосы седые и очень коротко подстриженные; зубы в дорогих коронках, а цвет лица красноватый. Нос он имел удлиненной формы, как бы символизирующий целеустремленность владельца.

Энтони стукнуло пятьдесят восемь лет, он сохранил крепкое тело юноши, обладая мозгами древнего старца. Жене его было двадцать два года. Каждый раз, вглядываясь в свое отражение в зеркале, Энтони признавался себе, что он безобразен внешне. Хорошим штрихом, завершающим общий облик кряжистого мужчины, служила мощная бычья шея. И все же Кальдер знал, что для женщин он достаточно привлекателен, и надеялся, что так будет всегда. В Энтони сразу ощущалась неприкрытая сила его личности, и это определяло впечатление при общении с ним. Можно сказать, что у него был несколько угрожающий вид. Однако он-то знал, что и на самом деле являлся грозным противником.

Энтони Кальдер слыл занудой, то есть человеком, который прицеплялся к чему угодно. К примеру, тому, кому хотелось добиться более легкого приговора, Энтони Кальдер мог быть очень полезен. Он знал лично каждого полицейского, который заслуживал того, чтобы его знали, от Мета до Мерфисайда. Знал цену всем им, знал, к кому стоит подходить, а к кому лучше не обращаться. Был в курсе, нужны ли им наличные или просто отдых, игроки они — или все их стремления не поднимаются выше доступных женщин и хороших машин. Это сделалось его работой, его карьерой. И Энтони отдавал этому всего себя.

Кальдер стал миллионером. И теперь не желал палец о палец ударить ради кого бы то ни было. Прошли те дни, когда он выступал в роли оплачиваемого тяжеловеса, способного сломать руку или ногу за определенную сумму… Энтони получил шанс, когда познакомился с детективом-инспектором Биллом Лингсом из отдела тяжких преступлений. Билл Лингс использовал Энтони как посредника в деле, в котором был лично заинтересован. Некие два брата, попавшие под суд, хотели сократить себе сроки — уйти от перспективы пожизненного заключения. Тогда у Кальдера как раз и обнаружился природный дар вести переговоры.

Инспектор-детектив Билл Лингс написал судье откровенное заявление о том, что братья удачно шпионят по его поручению и что от них больше будет толку на улице, чем за решеткой. Судья тщательно все взвесил и за «королевскую» сумму — по двадцать пять тысяч фунтов с каждого — позволил им выйти из зала суда со смягченным приговором. Энтони сделал свою часть работы — и, занимаясь этим, он неожиданно обрел свое призвание.

Ныне Кальдер проживал в большом собственном доме, в зеленом пригороде Чигвелла, с молоденькой женой и новорожденной дочерью и с двумя крупными доберманами. Он вел дела, не выходя из дома, и прекрасно уживался и с полицией, и с преступным миром. Его уважали все, кто имел с ним дело, особенно полицейские, которые видели в сотрудничестве с ним способ повысить свое скудное жалованье.

Энтони откровенно наслаждался жизнью. И лишь самодовольно усмехнулся, увидев, Алана Кокса, идущего по ухоженной территории к гимнастическому залу, который служил продолжением дома Кальдера, в котором Энтони проводил большую часть дня.

— Привет, Алан, старина! Давненько я тебя не видел… — В речи Энтони по-прежнему порой проскакивали просторечные словечки…

— Все в порядке, Тони? Прекрасно выглядишь!

Энтони пожал ему руку.

— Ну и чем могу быть полезен?

«Вот оно! Начинается бизнес», — рассудил Алан. Что ему и нравилось в Энтони Кальдере: тот приступал к делу сразу без всяких вступительных слов.

— Мне нужно, чтобы ты мне кое о чем нашептал, старина. Я собираюсь провернуть маленькое дельце с одним давним приятелем, и мне надо бы пронюхать о кое-каких законах.

Энтони поставил штангу на место и вытер лицо и шею чистым белым полотенцем.

— А где находится тюряга?

— На острове Вайт, — улыбнулся Алан проницательности приятеля.

Тут Энтони откровенно рассмеялся.

— Понятно. Что ж, это будет стоить несколько миллиончиков. Но, полагаю, ты уже все подсчитал. Имеешь в виду какого-нибудь особенного типа?

Алан присел на маленькую скамейку и расстегнул пиджак.

— Очень важно, чтобы ты никому не проговорился. Иначе будет паршиво.

Кальдер пожал плечами.

— Я никогда зря не разеваю рот, ты же знаешь, Алан.

— Даже если это дело надавит на мозоль Дональду Левису?

Алан не мог не заметить, как поразился его словам этот непробиваемый тяжеловес.

— А какое отношение имеет к делу Левис?

— Никакого, Тони. И я хочу, чтобы так все и оставалось. То есть, чтобы он ни о чем не узнал. Он властен над большинством тюремщиков на Острове, а я намереваюсь выдернуть оттуда старого приятеля, причем таким образом, чтобы Левис ни о чем не пронюхал.