Тимми добродушно расхохотался:

— Ну да, там тараканье гнездо. У тебя впереди лучшая часть твоего заключения приговора. Погоди до лета, Петер, и они ночью начнут буквально ползать по всему тебе. Эти твари — такие ублюдки!

Петер Барнс выглядел теперь обескураженным, и все мужчины засмеялись над его реакцией на слова Тимми.

— Это заведение просто кишит ими, сынок. Некоторые из них — здоровенные ублюдки. И вообще — помнишь, в прошлом году у нас были тараканьи бега?

И все снова засмеялись, вспомнив это развлечение.

— У меня был один такой бугай, его звали Курок. Он бегал быстрее всех других таракашек в крыле. Я даже ставил на него монеты. Мы устраивали бега во время отдыха. Честно говоря, мне было жаль, когда он откинул копыта. — Голос Тимми прозвучал так грустно, словно таракан был его личным другом.

— А отчего он сдох? — с неподдельным интересом спросил Барнс.

— А он пустил ветры, когда таракан сидел у него в кармане, и бедный жучок отравился газом в своей спичечной коробке! — выкрикнул Сэди.

Тут уж бурно расхохотались все, включая Тимми.

Джорджио вернулся в камеру, неся в руке горшок, и закрыл за собой дверь на задвижку.

Он вытащил бумажку из трусов и развернул ее. «Найди номер 2.», — было написано на обрывке бумаги.

Джорджио разорвал бумагу на мелкие части, засунул их в рот, разжевал, а потом проглотил. Он отодвинул задвижку, снял тюремные штаны и, взяв полотенце, отправился в крыло, в душевую. Пока он шел, ему три раза улюлюкали вслед, как волку, и ради смеха семенили возле него, копируя Сэди.

Оказавшись в душевой, он некоторое время размышлял о содержании записки, а потом заставил себя забыть о ней: «Единственный человек, которому я могу по-настоящему доверять, — это Донна. И вдобавок у нее есть известное преимущество — она совершенно вне подозрений. И перед Левисом, и перед законниками». — И он начал мыться, продолжая думать о Донне. «Значит, Донна виделась с Аланом. И теперь шарик покатился в нужном направлении».

Джорджио принялся что-то напевать себе под нос.

Алан Кокс медленно раскрыл глаза. В комнате было темно. Он выбрался из постели и, как был, голый, затопал к окну, чтобы отдернуть занавески. Одной из причин, почему ему нравилось жить в Сохо, было то, что это место никогда не замирало на ночь и не успокаивалось. Даже в семь тридцать утра здесь все уже гудело. Повсюду сновали дворники, ранние прохожие, обыкновенные люди и привратники. Люди спешили на улицу, и владельцы магазинчиков уже получали наличные.

Он потянулся и зевнул, и его крупное тело отозвалось болью от травм и от прожитых лет, несмотря на его сохранившуюся почти юношескую крепость. Алан повернулся лицом к постели и нахмурился.

Лалли было двадцать девять лет, хотя она и клялась, что ей всего двадцать два. Она пребывала на положении постоянной любовницы Кокса уже два года. В самом начале их связи он допустил ошибку, дав ей ключ от этой квартиры. Она уже крепко спала на его кровати, когда он на рассвете притащился домой. А теперь у него не было сил, чтобы вышвырнуть ее вон из постели.

— Ну-ка, Лалли, вставай!

Она, не просыпаясь, перевернулась на спину, выставив на обозрение небольшую грудь. Ее короткие рыжие, всегда взъерошенные волосы торчали вихрами. Она была очень мила. Алан вздохнул, ощутив в себе признаки возбуждения, и быстро вышел на кухню, чтобы приготовить кофе. Когда кофе поспел, он насладился ароматом свежих колумбийских зерен и налил напиток в две кружки.

Алан обожал ранние утра за то, что теперь мог без всяких ограничений вставать, когда ему заблагорассудится, а не ждать, пока кто-то отопрет снаружи дверь; за то, что теперь ему не нужно было делить помещение с каким-нибудь волосатым засранцем. После освобождения из тюрьмы он охранял свою свободу с такой горячностью, что Лалли и другие люди из ее окружения с трудом понимали его.

Он принес кружку кофе в спальню, поставил ее на ночной столик и нежно потряс Лалли за плечо, чтобы разбудить ее:

— Ну давай просыпайся, дорогая! Мне скоро придется уходить. Предстоит насыщенный день.

Лалли осторожно приоткрыла один глаз и тут же снова закрыла его, ослепленная резким дневным светом. Алан заметил, что вокруг ее рта и глаз начали появляться мелкие морщинки.

— Ты выглядишь усталой, девочка. Пора бы тебе сбавить обороты.

— Отвяжись, Алан! Сейчас еще слишком рано, чтобы слушать лекции, даже твои. — Она уселась в кровати, даже не пытаясь прикрыть наготу. — Дай мне сигарету, Ал.

Он передал ей пачку сигарет, достав их из ее сумочки, которую она небрежно бросила на стул возле окна. Она зажгла сигарету и глубоко затянулась. На нее напал приступ кашля, и Алан покачал головой:

— Ты губишь себя, Лалли, и знаешь об этом, не так ли?

Она кивнула, кашляя изо всех сил, так что все лицо у нее покраснело от напряжения.

— Чашка чая и кашель — вот знаменитый английский завтрак!

— Это кофе, Лалли. Ты же не пьешь чай! Разве ты забыла?

Она снова затянулась сигаретой и отхлебнула горячего кофе, от кружки с которым поднимался пар.

— Где ты был прошлой ночью? Я думала, ты закрываешься около половины третьего…

Алан вышел из спальни, не утруждая себя ответом. Он уселся за кухонный стол, а она, пританцовывая, вошла на кухню с кружкой кофе и сигаретой. На себя она набросила его банный халат. Она не стала обременять себя тем, чтобы подпоясаться. Алан понял, что это сделано с умыслом. И подпоясал ее сам.

— Послушай, Лалли, я не хочу, чтобы ты приходила сюда и уходила так, словно это твой дом. Я дал тебе ключ только на случай крайней необходимости. А теперь, если ты не возражаешь, я хочу получить его обратно.

Она села за стол и обворожительно улыбнулась.

— Ну почему нам нужно вечно об этом говорить, Алан? Ты пойдешь в душ, и я вслед за тобой; потом ты будешь заниматься со мной любовью, а чуть позже я буду смотреть, как ты готовишь нам легкий завтрак. И все у нас будет в порядке до следующего раза.

Алан энергично затряс головой:

— Следующего раза не будет, Лалли. Мне это не нравится. Я не люблю, когда кто-то вторгается в мое пространство. Ты знаешь, каков я, дорогая. Не хочу ничего постоянного.

Лалли презрительно фыркнула:

— А кто сказал, что я это люблю? Не слишком переоценивай себя, Алан Кокс! Я тоже не хочу ничего постоянного. И ты не единственный парень, с кем я встречаюсь.

Алан посмотрел в ее ясные голубые глаза и тихо сказал:

— Но ведь тебе же не нравится, что я такой, не так ли?

Лалли пришлось опустить глаза. Потому что его слова были чистой правдой. Она стала переминаться с ноги на ногу как ребенок.

— Но почему ты так поступаешь со мной, Алан? — почти хныкала Лалли. — Почему ты орешь на меня? Разве мы не можем попытаться быть вместе?