У него опять катавасия приключилась. Дружили мы с ним с детства. В армии встречались. Я был с ним в командировке на Капустином Яру. Он на год старше меня. В молодости все дела с ним творили. Он строился, я ему помогал строиться. Жили душа в душу. Гуляли вместе, дралися вместе – мы же с одного края станицы, мы же дрантеры. Плюс к тому вместе рыбалили. У него отец рыбак, и вся родословная у них – рыбаки. Даже его тетька возглавляла во время войны женское рыбацкое звено. Он, Василий, фактически меня учил этому рыбацкому ремеслу. Он – крестный Наташин к тому же. Кум. Крестный моего первого ребенка. Сколько у меня друзей, и свояков, и родаков, а кумом я выбрал Василия Дьяконенко. У него двое детей было – Нелля и Витя, отличные ребята. Жил он с женой. Когда он еще встречался с ней, не был женат, он как-то раз с ней поскандалил и ее по молодости ударил. А она на дыбки: «Я с ним встречаться не буду!» А в то время на хутор Орджоникидзе вернулся парень из армии. И хуторянская молодежь постоянно ездила в Привольную на танцы. Тут всегда были танцы под столбом, и этот парень хуторской за этой дивчиной приударил, и, веришь-нет, через неделю она выходит за него замуж. Назло Ваське. Вышла замуж и уехала на хутор Орджоникидзе, жить с тем хлопцем. Мы, как узнали, – на машину, на мотоциклы, обрезы с собой прихватываем, ружья. Поехали на хутор. Глядим, а она с фермы идет. Мы ее забираем, сажаем в машину. Васька машиной впереди, а мы на мотоциклах с ружьями, тыл прикрываем. Как чечены! (Ухмыляется.) Привезли ее домой, к родителям (а ее фамилия Данченко). И Василий говорит: «Во це Данчечиха, це жинка моя!» Ее мать руками всплеснула: «Та як же ж?! Та вона ж на хутор выдана!» – «Она не выходила замуж! Она просто от меня утикла на Рыкив!..» Раньше хутор Орджоникидзе назывался «хутор Рыков». «На Рыкив утикла от мене, а замуж не выходила!..» Так она здесь и осталась. И так он с ней и жил. Потом, через неделю, мы поехали на Рыков, забрали вещи ее, все приданое привезли до кума. Он детей стал наживать, начал строиться. Построил себе дом. Вот тут я ему помогал крепко. Сначала жили мы отлично, ходили в гости. Они к нам, а мы к ним. Потом кум начал дурака валять. Как? Сейчас я тебе объясню. Вообще, «дурака валять» – это слишком слабо сказано. Стал делать подло. Подло, в прямом смысле слова. Ну, мы с тобой мужчины. Мы с тобой годки, мы – два мужика. И мы поймем друг друга. Слухай! Приехала у него, у кума, по соседству и начала строиться одна молоденька. С мужиком. Потом она с мужиком тем не ужилась, он уехал, не захотел в Привольной жить. А она тут осталась. И вот она до кума начала ходить, спрашивать: «Дядя Вася, подскажить, как вот то робить? Дядя Вася, а ну, пойдить, подивиться – правильно мастера мне то зробыли?..» Пососедски вроде. Ну, ходила-ходила, покуда кум не поехал с ней и ее не покатал. Ну, покатал, – и ему дюже это катанье понравилось. И он вбил себе: «Люба не такая, и все тут!» А соседка – та моложе и краще. И живет рядом! Через дорогу, представляешь себе?! Я считал бы так – жила бы эта молодуха на другом конце Привольной, где ее не видно глазом. А то ведь – и жена тут, и дети тут, а Вася к ней шастает. И ведь у соседки двое детей, как у кума с кумой. Он в итоге своих бросает, идет туда, помогает поднимать строительство, дом достраивает, детей начинает жизни учить. Любу он бросил. И, главное, что, как только кто-то у Любы появится, Василий за топор! За нож! И вперед, – чтоб никого не было! А Люба приходит к нам, плачет и рассказывает про это дело. И вот на этой почве наши отношения начали портиться. Я ему раз сказал, другой раз сказал: «Кум, ну, побаловался, ну и хватит. Ведь у тебя же дети…» А тут как раз его сын Витя в техникум надумал поступать – надо ж ему помогать и все такое. Кум: «Мне ж никто не помогал, а вы мне такие речи говорите!..» И он меня отшил, чтобы я не лез к нему с советами. Ведь я тоже не святой. По командировкам ездил постоянно, всякое бывало. Но семья-то это ж святое! На стороне можно. Покуролесил – и будет! И я ему сказал: «Кум, будешь сдыхать под забором! Ты ей, молодухе этой, не нужен». Мы с ним перестали разговаривать, и он на меня сильно серчал. Ну, прошло время, и что ж ты думаешь? Мои пророческие слова сбылись! Он ведь с Любой развелся, со второй расписался. И как-то говорит второй: «Ну, я же строился, помогал тебе. Давай что-нибудь из добра перепишем на меня…» А она ему: «Нет, Вася, тут твоего нет ничего! Это все моих детей!..» Он: «Как?! Когда я с тобой сошелся, тут только одни стены были!» – «Все равно, Вася! Это все имущество моим детям назначено. Мы с тобой будем жить, но этот дом – детям моим». – «Хы, будем жить! А если ты завтра окачуришься, то меня ж отсюда пинком нагонят!» – «Ну, нагонят так нагонят…» И на этой почве пришлось нашему Васе другую шукать. Он понял, что он тут жил постольку-поскольку. Покуда надо было строить, воду, газ проводить, он был за главного. А как все сделано, он и не особенно-то нужен. Ну, он себе молодуху находит. Я както его встретил и говорю: «Кумец, помнишь ты мое пророчество?! Что, мол, будешь ты под забором подыхать?..» А та, новая, на семнадцать лет моложе его, представляешь? Ему сейчас пятьдесят пять, а ей тридцать восемь. Ну, хорошо, он еще три года сможет с ней заниматься. А потом? А потом она его выгонит! И я ему говорю: «Она тебя выгонит!» А кум отвечает: «А я тогда пойду до Любки, до первой жены. Она меня примет». Но это вряд ли. Так что, Георгиевич, все мы, мужики, время от времени дурака валяем. Но мы обычно валяем его по-другому. Как-то эстетичней, как-то более мягко мы валяем дурака. Более скрытно, более секретно и менее – на виду у всего народа. То есть я вроде грубо сказал, что