снова вернется в норму. Но беда в том, что прежняя норма больше не работает… – Это не вопрос, а утверждение.

Эйден был средоточием моей жизни с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать лет. Я думала, что знаю его как облупленного, но сейчас, искоса глядя на него, ловлю себя на том, что больше не понимаю его мыслей. Происходит ли то же самое с ним?

– Мы должны все начать сначала. Ты этого хочешь? – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал твердо, уверенно, без следа отчаяния.

– Я спал с Джосс, – выпаливает он и роняет голову на грудь, смотрит на свои переплетенные пальцы с побелевшими костяшками.

– Ты думал, я этого не знала? – бормочу я чуть слышно. Я думала, что если не давать воли своим страхам, то они утратят реальность, но в глубине души знала, что происходит.

– Прости меня, Ферн, – говорит он со всхлипом. – Я не хотел, чтобы до этого дошло. Понимаю, это слабое оправдание. Джосс предъявила мне ультиматум, и я ушел. Такое чувство, что я временно, бездумно вывалился из своей жизни. Я надеялся, что возвращение сюда поможет мне одуматься.

– И как, помогло?

Он откидывается на диванные подушки и смотрит на меня:

– Стоило мне услышать твой голос и увидеть тебя, как я вдруг снова почувствовал себя… в безопасности.

– В безопасности? Как это понимать? – Я сдерживаю разочарование и злость, хотя во мне бурлит то и другое.

– Я не был уверен, что ты вернешься. Ханна все мне рассказала про этого твоего живописца, мне не давала покоя мысль о том, как вы работаете с ним бок о бок. Он, чужой человек, разглядел в тебе нечто такое, чего не замечал я. Человека не выставляют в галерее, его картины не продаются, если он не обладает истинным талантом. Какая ирония: чувство, что я угодил в ловушку, было у меня, а молча страдала ты.

Я так поражена, что отшатываюсь от него:

– Глупости, Эйден! Я знала, что рано или поздно выкрою время и определю свои интересы, но понятия не имела, что это к чему-то приведет. Как ты узнал про галерею?

– Ханна не виновата. Она назвала его фамилию, и я залез в интернет. Хотел больше узнать о человеке, проводящем столько времени с моей женой.

Для меня разочарование, что только ревность заставила Эйдена одуматься.

– Ты ни разу не говорил, что тебе неприятно, что я там нахожусь. Честно говоря, я не думала, что тебе это настолько интересно.

Он с кряхтением трясет головой:

– Ревность – отвратительное чувство, мне не хотелось сознаваться, что оно меня гложет, особенно когда… в общем, когда у меня не было причин гордиться собой.

Меня так и подмывает дать на это едкий ответ, но я помалкиваю.

– Я нашел ссылку на галерею в Севилье. Полюбовавшись его талантливыми работами, я немного успокоился, но потом увидел твое имя среди анонсов новых поступлений. Я позвонил Оуэну и спросил, что он знает, но он удивился не меньше меня. Ни Ханне, ни твоим родителям я ничего не сказал, потому что мне было неприятно и стыдно. Разве я не должен был сам понять, что происходит? А потом появилась мысль: я сам скрытничаю, так на что жаловаться? Через несколько дней Оуэн написал мне, что твои работы уже выставлены, что Ферн Уаймен официально названа художницей. Думаю, он поделился ссылкой со всеми нашими знакомыми. Потом появилось сообщение о продаже двух твоих картин.

Раньше я сама всех поддерживала, а теперь все они поддерживают меня. Эйдену было особенно тяжело справляться со своими страхами.

Перед моим мысленным взором мгновенно пролетает вся моя жизнь. Потеряв сестру, я должна была заполнять пустоту, оставшуюся в нашей семье после ее гибели. Мама на меня понадеялась, отец просто временно замкнулся. Я пристально за ним следила, подстерегая момент, когда он совсем отчается. Оуэн и Ханна, в свою очередь, приглядывали за мной, чтобы уберечь от волнения родителей. С этой ролью я не расставалась до самых последних пор.

Что до сказанного Эйденом, то соблазны бывают разные; я хранила верность, но оставаться в Провансе дальше было бы опасно. Когда оказывается, что нужно спасать себя от кого-то, иначе ты за себя не отвечаешь, то это означает, что между вами есть связь, неважно, признаешь ты это или нет.

– Что же будет с нами? – спрашиваю я, и Эйден отворачивается, пожав плечами.

Апрель 2020 г.

33. Глядя правде в лицо

– Что ты чувствуешь? Грусть? Злость? – спрашивает Ханна совсем тихо, чтобы не разбудить спящего младенца.

– Я в полном порядке. – Это не отговорка, потому что, когда что-то завершается полюбовно, это приносит облегчение. Это как доработать последний день на прежней работе, зная, куда переходишь. Немного печалишься о былом, о друзьях, о памятных вещах, с которыми вынуждена расставаться, но одновременно знаешь, что настало время прощания.

То же самое с разводом. Когда страсть погасла, время, уходящее на прекращение совместной жизни, похоже на вытекающую из перевернутой бутылки воду. Раньше бутылка была полной, а теперь постепенно пустеет, чтобы в конце концов превратиться в полый сосуд.

– Прости, сестрица. Знаю, вы оба очень старались, Эйден не хотел причинить тебе зла. Жаль, конечно, что он вот так взял и ушел. Он должен был все тебе объяснить, раз провинился.

Знаю, им тоже пришлось несладко, ведь Эйден очень долго был частью этой семьи. Как не тосковать по человеку, которого всегда считал своим близким? Для наших родителей он был как сын, для Ханны и Оуэна – как брат.

– Иногда вещи, которые люди решают не обсуждать, которыми решают не делиться, на самом деле неважны. А иногда, когда это важные вещи, их не нужно проговаривать вслух, потому что это ничего не изменило бы. Мы с Эйденом поняли это вскоре после возвращения. Надеюсь, теперь он с Джосс, но какая-то часть меня не желает этого знать. Глупо, когда ты приходишь к мысли, что человек тебе уже не нужен, тем не менее тебе больно представлять его с кем-то еще… Но главное, я хочу, чтобы он был счастлив.

Ханна устало вздыхает:

– Некоторые отмечают свой развод вечеринкой и тортом, радуясь долгожданной свободе. Как я понимаю, это не ваш случай?

– Нет, я одна, пью кофе в дешевой гостинице. Я провела две блаженные недели в Кентербери: рисовала карандашом и писала красками, а еще познакомилась с Розмари, моей потенциальной партнершей по бизнесу. Скоро пойму, правильный ли это выбор. Пока что мне страшно участвовать деньгами в художественной галерее и давать уроки живописи. Но теперь, получив свою долю от продажи дома и продав благодаря Изабель больше дюжины своих холстов, я имею какой-никакой капитал. Уйдя с работы, я нуждаюсь в регулярном доходе. Пока что у меня тусклая жизнь. Следующие шаги кажутся невозможными, а все из-за расстроенных чувств…

– Ты открыла