– Нет, оно лежит у меня в сумке, никак не заставляю себя его прочесть.

– Глупости, Ферн! Прочти, вдруг это послужит стартом в новую жизнь? Галерея в Кентербери – это новые возможности. Если все время откладывать решение, кто-нибудь завладеет ею вместо тебя, а тебе останется кусать локти.

Знаю, она права.

– У меня есть срок, две недели. Мне страшно, Ханна. Вдруг я не продам больше ни одной картины? Те деньги, что есть, кончатся, и получится, что я все растранжирила.

– Брось, пока что все идет хорошо, маркиза поддерживает каждый твой шаг. Она не делала бы этого, если бы считала, что чьи-то работы будут продаваться лучше твоих. Пора тебе поверить в себя, Ферн. Считай, что это приказ. Люблю тебя! Отдыхай. И гуляй, от долгих прогулок проясняется в голове.

Мне смешно. С каких это пор младшая сестра обращается со мной как с несмышленой? Я кладу телефон с мыслью, что время пришло, хватаю письмо и теплую куртку и выхожу на балкон. Дует прохладный ветерок, смеркается, в этой обстановке мне почему-то одиноко. Счастье кажется мне в эти дни недостижимой мечтой, чем-то, что у меня было, но больше никогда не будет.

Я поднимаю высокий воротник, чтобы поберечь уши, и сажусь с письмом за маленький столик. Ветер норовит вырвать письмо у меня из рук, но я, вцепившись в него, смотрю на свое имя, написанное на конверте от руки. У Нико почерк целеустремленного человека. Каждая буква старательно выписана, «Ф» и «Н» кончаются завитушками, похожими на цветочки. Это могло бы быть приглашением на свадьбу, но я знаю, что в таком случае Изабель заранее сообщила бы мне о бракосочетании.

Мы встретились в августе прошлого года, когда она приехала в Лондон на крупный аукцион искусства. Она пригласила меня туда, а потом настояла, чтобы я пошла с ней на эксклюзивный прием в одной из местных галерей. Я хотела отказаться, но она была так добра со мной, что мне не хотелось отвечать ей неблагодарностью. Она не знала, что у меня в разгаре болезненный развод. Эйден отправился в Гималаи – думаю, с Джосс – и был почти недоступен. В точности я ничего не знала, потому что в день отъезда он не оставил записки. Это сильно меня ранило; я не упрекала его за желание начать все заново, но подозревала, что его погнала за тридевять земель моя раздражительность. Он ни на что не жаловался, но не мог радоваться, когда я мешала ему путешествовать. Точно так же была бы сейчас несчастной я, если бы не могла заниматься живописью. Когда-то Эйден любил меня, я это точно знаю, а я любила его. Осталось неясно, когда наша любовь стала меркнуть и отмирать.

«Вы должны это прочесть, – сказала Изабель, отдавая мне конверт и обнимая меня на прощание. – Я не знаю, что в нем, одно могу сказать: Нико настаивал, чтобы я отдала его вам из рук в руки».

«Он дописал портрет?» – Я не могла забыть его лицо в ту ночь, когда я ему позировала.

«Да. Он прекрасно передал в нем вашу сущность. Получилось красиво».

Я в испуге смотрю на нее. МОЮ сущность?

«Вы его видели?»

«Конечно».

Помню, как от моих щек отхлынула краска. Я уставилась на нее в ужасе. Нико предал меня, предал мое доверие, мои добрые намерения. Я никогда не стала бы позировать для ню, я согласилась попозировать, чтобы он закончил картину, ставшую для него мучением.

Сейчас, глядя на конверт, я понимаю, что пришло время узнать, что он хотел мне сказать. Если бы не Нико, я бы, может, и стала рисовать в тот или иной момент моей жизни, но мне не хватило бы отваги раскрыть свой истинный потенциал. Нравится мне это или нет, но он стал моим вдохновителем.

Я вскрываю конверт, достаю из него листок и прячу пустой конверт в карман.

«Моя дорогая Ферн,

та ночь, когда я закрыл дверь мастерской, оставив вас сидеть на коврике в спущенном с плеч халате, навсегда запечатлена в моей памяти. Мы купались в мягком свете, я был потрясен красотой моей музы. Как художник, я посадил вас в совершенную позу, и мой карандаш жадно заполнял страницу за страницей. Моя душа пела гимн чему-то большему, чем физическая красота, чему-то, чего я до сих пор не могу толком объяснить.

Ваша внутренняя красота и доброта пробивались сквозь свечение вашей кожи, и я силился запечатлеть каждую мелочь, каждый чувственный изгиб. Я верю, что понял, как близка была той ночью моя страсть к безумию. Ибо я понял, что безумно в вас влюблен.

Вы были и всегда будете моим прекрасным ангелом. Но я знаю, что ангелы бестелесны и что, как ни грустно, вы никогда не сможете быть моей в истинном смысле слова. В немалой мере потому, что я этого недостоин.

Но на одну ночь вы стали моей, только моей – чтобы я запечатлел это на бумаге.

Всего на одно мгновение, когда я спускал с вас халат, мои пальцы прикоснулись к вашему плечу. За все время мы не обменялись ни словом. И все же то была самая неповторимая ночь всей моей жизни. До последнего своего вздоха она меня не покинет.

Я знаю, как вам дорога ваша семья; все, что вы делаете, посвящено им; как человек, часто бывающий эгоистичным в своей угрюмости и чувстве утраты, я счел это воплощением самопожертвования.

Живите долго и счастливо, дорогая моя Ферн, ибо вы это заслужили. Будьте счастливы, рисуйте, давайте выход вашему творческому естеству. Вы слегка коснулись моей жизни и тем заслужили мою вечную благодарность.

Ваш портрет – первое, на что падает мой взгляд утром, прежде чем я начинаю день, и последнее, что я вижу перед сном. Я вправду счастливый человек и хочу, чтобы вы это знали, потому что благодаря вам я наконец избавился от демонов моего прошлого.

Никогда не забуду вашу доброту. Для меня вы всегда будете ангелом.

Мне тоже живо помнится тот лунный свет, те мягкие тени на моем теле. В ту ночь Нико заставил меня ощутить себя по-настоящему красивой. Такого со мной никогда еще не бывало. То было истинное поклонение. Время как будто остановилось для нас обоих, как будто все происходившее было не реальностью, а сном.

Я сижу не шевелясь, в голове хаос. Потом я звоню Ханне.

– Прости, уже поздно, но я последовала твоему совету и прочла наконец письмо Нико.

Она подавляет зевок, и я понимаю, что разбудила ее; хорошо еще, если ее одну.

– Он просит тебя вернуться? – спрашивает она, мигом просыпаясь.

– Нет. Зато признается мне в любви.

Проходит целая секунда. Думаю, Ханна ошеломлена не меньше, чем я.

– Отправляйся к нему, Ферн.