Дудошник покачал головой, посмотрел на старуху, затем перевёл взгляд на Степана. Тихо молвил:

– Я раньше никогда не слагал песен о войне. Лишь изредка – вон, когда играл у Кологора на пиру.

В глазах отразилось недоумение, рот в изумлении приоткрылся. Однако он тут же посмотрел с горечью.

– Но вот, кажется… Не ведаю. Что-то внутри меня рвётся наружу, некий голос нашёптывает острые, как кинжалы, слова. Выводит мелодию, которую я никогда прежде не слышал.

Таргитай закрыл глаза, словно стараясь что-то услышать, почувствовать. Что-то яркое и могучее, зовущее за собой.

– Там, – медленно произнёс он, указывая себе на грудь, – пробуждается что-то, чего никогда прежде не было.

На его красивом, чуточку наивном лице отразилась вселенская боль.

– Раньше я мог вплетать в песни лишь любовь, красоту и добро. Теперь вижу, как наяву, как горят подожжённые хаты, огнём охвачены целые города.

Взгляд Таргитая на миг затуманился, он уставился в тёмную бревенчатую стену, на которой сушатся пучки трав.

– Это происходит сейчас? – спросил Степан негромко.

Взгляд его на мгновение остановился, сделался хмурым, словно он увидел то же самое, что и невр.

Таргитай покачал головой, лишь крепче зажмурил глаза. Потом закрыл лицо ладонями.

– Не знаю… – промолвил он с мукой. – Сейчас это случится, завтра или через время! Вот ещё один город. И ещё один… и ещё. Люди гибнут, хотя могли бы жить и радоваться, любить друг друга, рожать детей!

Он вскинул голову, посмотрел на сидящую у стены ведунью. На миг она преобразилась в красивую молодую женщину. Её облегающее стройную фигуру платье будто соткано из полевых трав и цветов. В глазах стоит звёздная ночь, под толстой косой сияет луна.

Но этот облик быстро растаял, и Таргитай вновь увидел у окна старуху.

– Бабуля, – спросил Степан, со смесью любопытства и осторожности кивая на светящуюся прялку в её руках, – что это у тебя за пряжа такая?

Яга взглянула остро. Однако потом лик смягчился, губы растянулись в загадочной полуулыбке.

– В большом знании, – молвила она, – большая печаль. Уверен, что хочешь это знать?

Степан вновь встретился с ней взглядом. В глазах мелькнула тень страха. Он невольно отшатнулся, будто увидел что-то из мира Нави. Торопливо помотал головой, словно пожалел о вопросе.

Быстро глянул на Таргитая, в глазах тревога, мол, не нравится мне эта бабка, с ней что-то не так! Он всё ещё бледный, глаза расширились, ладонь потянулась к рукояти меча на широком кожаном поясе.

Невр и сам уже ощутил, что старуха – это лишь личина. Под ней скрывается нечто неясное, смутное. Но чувства уверенно подсказывают – могучее и древнее, как сами боги, как сам этот мир!

Степан с лязгом обнажил меч. Вскочив с лавки, он с перекошенным от ярости и страха лицом рванулся к Яге. Но успел сделать всего несколько шагов. Он остановился аккурат посреди избы, замер. Взгляд его сделался мутным. Меч выскользнул из разжавшихся пальцев, со звоном обрушился на бревенчатый пол.

Бородач качнулся и рухнул следом. Таргитай смотрел, в изумлении раскрыв рот. Пронеслась ужасающая мысль: неужто и тут предательство?!

В тот же миг он услышал храп. Громкий, раскатистый. Грудь Степана мерно вздымается и опадает, голова безвольно запрокинулась, невр увидел в приоткрытом рте желтоватые зубы.

– Твой друг горяч, Таргитай, – произнесла Яга степенно. – Ты тоже желаешь вытащить Меч, что получил от Гардея? Один из старых мечей самого Перуна, не так ли?

Она усмехнулась и, отпустив сияющую золотом нить, встала. Таргитай отшатнулся. Синие глаза распахнулись в изумлении. Старуха растворилась в полумраке избы. Перед ним явилась женщина неописуемой красоты.

Рослая, статная. По плечу спускается тугая чёрная коса. По виду старше Даны. От неё исходит сияние, а вместе с ним чувствуется безмерная мудрость, забота, материнская любовь. Таргитаю сразу вспомнилась мать.

Но образ Росланихи померк перед той, что стоит рядом. Словно бы все в мире матери слились в единое целое, чтобы принять род людской целиком, как своё любимое дитя.

Ощутив внезапный порыв, Таргитай отвесил земной поклон.

– Кто ты? – спросил он с благоговением. – Неужто – богиня?

Женщина улыбнулась. У нее за спиной ярче вспыхнула золотом кудель и тянущаяся из неё нить. Певец заметил, что воздух в избе сделался светлее, словно где-то сияет незримый светоч, освещая каждое брёвнышко в стене, каждую щёлку в полу под ногами.

– Эх, Таргитай…, – сказала она. В голосе прозвучал мягкий укор. – Много тебе ещё предстоит познать. Хоть ты и наречён теперя Сварогом и стал одним из нас, но в мире богов ты ещё, как дитя неразумное.

Она подошла ближе. От её чистой светлой улыбки у Таргитая сделалось так хорошо на сердце, что аж почувствовал, будто снова маленький ребёнок, которому всё можно и которого все оберегают и холят.

– Как твоё имя? – спросил он, наконец, закрыв глупо приоткрывшийся рот.

– Люди зовут меня Великой Ткачихой, – молвила она. – Боги нарекли меня Мокошью. Я пряду людские судьбы, Таргитай.

– Повелеваешь, кому жить и радоваться, а кому – страдать? – спросил невр. В голосе зазвучала горечь, будто туго натянутая струна, в глазах вспыхнули искры обиды. – Я с друзьями повидал столько несправедливости! Видел, как гибнут невинные люди! Зрел, как злодеи насилуют их жён и угоняют в полон детей! Неужто всё это – твоих рук дело?

Мокошь покачала головой, по лицу пробежала печаль, точно рябь по речной воде.

– Я всего лишь пряду нить жизни, – сказала она. – Но мои помощницы – Доля и Недоля – решают, кто как проживёт свои дни. Они поддерживают равновесие в мире.

Богиня внезапно оказалась ещё ближе, хоть и, вроде бы, не сдвинулась с места. Таргитая ослепило идущее от неё сияние, окутало тёплым и мягким коконом. Стены избы, закопчённый потолок и стол с огромной печью пропали. Перед ним остался только сияющий женский лик.

– Будь уверен, Сварог, – сказала она, и Таргитай отчётливо увидел, как движутся её красивые, полные губы цвета восхода, – на всякого страдающего есть тот, кто живёт в радости. А всяк, кто наслаждается жизнью, потом получает и свою долю тягот. Одно уравновешивает другое, иначе будет нарушен порядок, который установил Род.

Губы её продолжают двигаться, а Таргитай явственно услышал шум ветвей в лесу, плеск воды в реке, протяжное дуновение ветра. Ушей коснулся стрекот цикад из травы.

Таргитай увидел, как за спиной у Мокоши к прялке с сияющим куделем из ниоткуда, словно плывя по воздуху, спустились две птицы. У каждой – женское лицо с птичьим клювом. От одной исходит