внизу превратилась в быстро мелькающий зелёный ковёр с кустами, муравьиными кучами и норами, куда спешно ныряют кроты, спасаясь от огромного и страшного мчащегося коня.

Впереди разрастается лес. Деревья, что до этого казались далёкой стеной, теперь чётко выделяются могучими стволами, прочными, торчащими в стороны ветками. Теперь эта стена кажется выше, тянется в стороны и уходит вдаль, будто дорогу преградило войско великанов.

Сивка издала громкое ржание, словно предупреждая держаться крепче. Кобылица рванула ввысь, и Таргитай почувствовал, как желудок ухнул в бездну. Услышал, как лязгнули зубы, едва начисто не откусив язык.

Под брюхом Сивки поплыл лес. Под ногами невра колышутся верхушки деревьев, словно бескрайнее зелёное море.

Таргитай вспомнил, как летал с Олегом и Мраком на змеях. На душе потеплело, сразу почувствовал себя почти как на тёплой печи. Только вот на печи не дует, а тут ветер со всех сторон проникает под распахнутую волчовку, впивается в кожу ледяными иголками.

Горы впереди всё такие же далёкие, враждебные. Вершины подсвечены солнцем, что уже карабкается в зенит, наливается яркостью, ослепительным, жёлтым огнем.

Повинуясь внезапному порыву, Таргитай легонько ударил пятками в бока Сивке, и кобылица рванула быстрее. За спиной охнул Степан, крепче вцепился в невра, едва не прижимаясь всем телом.

Они словно прорываются сквозь стену ледяного ветра. Земля под брюхом коня мелькает ещё быстрее, чем раньше, теперь ещё дальше внизу. Ветер в ушах взревел столь сильно, что все звуки пропали, кроме этого тяжёлого, давящего, пронзающего всё вокруг крика Стрибога.

Время от времени Таргитай замечал рядом одиночных птиц, а то и целые стаи. Они пропадали из вида через секунду.

Один раз узрел летящего мима смога. Он машет громадными, как паруса, крыльями. Заинтересованно повернул облепленную костяными иглами голову.

Свернув, принялся догонять. Но Сивка несётся столь быстро, что змей почти сразу отстал, как ни старался лететь вровень и цапнуть страшной пастью, где поместилась бы пара коров.

***

От долгой скачки у невра занемели руки и ноги. Казалось, тело превращается в огромную глыбу льда. Таргитай с трудом облизал замёрзшие, покрытые сухой корочкой губы. Сам не заметил, как солнце перебежало на другую сторону неба, и облака теперь охвачены багровым огнём разлитого от края до края заката.

По спине похлопала могучая ладонь. Степан заорал в самое ухо, перекрикивая рёв ветра:

– Давай спускаться! Не лететь же в темноте!

Таргитай едва не оглох, в ухе звенит, кажется, там до сих пор звучит крик Степана, как эхо в пещере.

Руки прилипли к шее коня, всё тело дудошника затекло. Попытка пошевелиться отдалась тупой болью.

Степан заорал в другое ухо. Таргитай вздрогнул. От неожиданности едва не сверзился прямо к плывущей далеко внизу земле.

– Гони вниз! – кричал бородач. – А то скоро околеем к лешему!

Дударь прижался к шее Сивки, замёрзшие губы начали шептать ласковые слова. Пару раз похлопал по конской шее. Со свистом рассекая воздух, кобылица ринулась вниз.

Земля приближается с отчаянной быстротой. Зелёный ковёр принялся растягиваться в бескрайнее полотно степи. Дударь заметил, как внизу промелькнули соломенные крыши домиков, поле с кострами и снопами величиной с муравьёв.

Они пронеслись над широким зеркалом реки, и вот уже снизу приближается, стремительно укрупняясь, дремучий лес.

Уже видны залитые огнём заката кроны деревьев. Левее блеснула река.

Земля бросилась под копыта Сивке-Бурке. Таргитая тряхнуло так, что в зобу дыханье спёрло, а Степан за спиной бросил крепкое ругательство, помянув всех богов разом, а заодно и породившую их в древности мать.

Когда волшебная кобылица, наконец, прекратила бег, Тарх со Степаном грохнулись на землю, точно мешки с навозом.

Меч плашмя врезался невру в спину, саданул тяжёлой рукоятью по затылку. Таргитай остался лежать, разбросав руки и переводя дух после скачки, чувствуя, как кровь начинает бежать быстрее, и в замёрзшее тело возвращаются тепло.

Степан застонал. Перевернувшись на спину, с трудом воздел себя на четвереньки. Он повёл вокруг измождённым взглядом, убеждаясь, что этого позора никто не видит.

Тяжело поднялся. Лицо тут же перекосилось от боли, он схватился за промежность. Кровь отхлынула от лица, глаза выпучились. Он стиснул зубы так, что Таргитай отчётливо услышал скрежет.

– Надо учиться справлять нужду, не слезая с коня, – со знанием дела заявил дударь. – Моему другу волхву как-то было видение, что скоро появится на земле народ, который будет устрашать всех и вся! Так вот, они будут править конями одними коленями, стрелять на скаку из лука. А нужду – большую и малую – будут справлять на полной скорости, сидя верхом!

Последнее он произнёс с гордостью – то ли за мудрого Олега, что это предвидел, то ли за такой удобный способ скакания верхом.

Степан осторожно поприседал, кривясь при каждом движении, пока на лице не проступило облегчение.

– Я скакал на крестце, – пояснил он, наконец. – Попробуй как-нибудь, почувствуешь, что такое собственные взбитые яйца… А нужду на такой высоте пусть твой волхв сам справляет.

– Олег умеет перекидываться в огромную птицу, – сказал Таргитай гордо. – Гадить с воздуха на врагов – самое малое, что он может!

– Волхвы – народ такой, – согласился Степан едко, – дай волю – обгадят всё, до чего дотянутся.

Таргитая взяла обида за друга. Он уже собрался возразить и заступиться, как вдруг его внимание привлекло нечто на опушке, у самых деревьев.

Поднявшись, он двинулся к темнеющей стене леса. Степан нахмурился, но тоже что-то разглядел в той стороне и медленно направился следом, слегка прихрамывая и всё ещё кривясь при каждом шаге.

Ладонь бывшего разбойника легла на рукоять меча. Кожаный панцирь на нём испачкался, на металлических бляхах чернеют комочки налипшей земли.

Удлинившиеся в лесу тени от деревьев уже создали впечатление сгустившихся сумерек, но лучи заходящего солнца всё же проникают сквозь густую зелёную листву.

Подойдя, Таргитай остановился. В глазах мелькнуло удивление, затем лицо сделалось мрачным.

– Ого, – протянул подошедший Степан. – Друг друга, что ли, поубивали…

На опушке разбросана дюжина трупов. Все темноволосые, крепкие. На каждом рана, кожаные панцири пробиты насквозь, там видна корка запёкшейся крови. В разжавшихся, испачканных грязью ладонях у кого топор, у кого меч. Лезвия украшены замысловатыми рисунками.

Лишь один лежит поодаль. В отличие от остальных, волосы кудрявые и светлые, рассыпались по траве вокруг головы. На животе расплылось тёмное пятно крови. Ещё одно чуть выше, у самого сердца.

Он попытался повернуть голову. Лицо скривилось в болезненной гримасе, он стиснул зубы, но всё равно вырвался стон.

– Живой! – с облегчением выдохнул Таргитай.

Он бросился к всё ещё цепляющемуся за жизнь воину, перепрыгивая через трупы. В глазах надежда,