— Оставьте досужую болтовню. — Он бросил взгляд на кровать. — Каким бы я был врачом, если бы меня останавливали подобные соображения?

— Полагаю, самым обычным, — ответил копт, прикладывая руку к груди. — Я ухожу, но вернусь вечером. Раз уж ваша помощница заболела, кто-то должен ее заменить.

В окна внезапно влетел горестный вскрик, сменившийся жалобными причитаниями.

— Только не вы, брат Гюрзэн, — со вздохом ответил Фальке. — Я сам тут как-нибудь справлюсь. Эта забота не ваша.

— Полагаю, что моя, — возразил Гюрзэн. — Я дал обет следовать примеру Христа. Он, не колеблясь, шел к больным и убогим, и мне не пристало от этого уклоняться. — Монах покачал головой. — Кроме того, я ведь не молод. Годом больше, годом меньше… в моем возрасте глупо пересчитывать дни. — Он кивком указал на окно: — Там, во дворе много больных. Они нуждаются в помощи.

Фальке неопределенно пожал плечами и склонился над Яантье, ибо та вдруг привстала и обвела комнату невидящими глазами.

— Я должен ею заняться, — сказал он. — Прощайте.

— До вечера, — сказал твердо копт. Дойдя до дверей, он обернулся. — Наводнения не проходят бесследно. По мере убывания вода оставляет на берегах Нила много болезней. Вверх по реке болеют реже, ближе к дельте — чаще. — Монах сомкнул ладони в молитвенном жесте и благословил вскинувшего брови врача. — До вечера, доктор.

— До вечера, — сдался Фальке, невольно отдавая дань упорству и мужеству копта. — И попытайтесь все-таки урезонить мадам де Монталье.

Гюрзэн шагал к вилле своей подопечной с тяжелой душой. Он не сомневался, что лихорадка на одной деревушке не остановится и доберется до многих людей. Нужно как-то предупредить их об опасности, ибо землекопы будут помалкивать и неизвестно, предпримет ли что-нибудь судья Нумаир. На Омата также не приходилось рассчитывать: богач поспешит удрать. Так и не решив, как подступиться к проблеме, монах через боковую дверь вошел в дом и молча кивнул стоящему на пороге кухни Реннету. Тот ответил поклоном, но ничего не спросил.

— А вот и вы, — сказала Мадлен, поднимая глаза от стола. — Я, признаться, уже начала беспокоиться.

— Я был у Фальке, — ответил Гюрзэн.

Мадлен уловила в голосе копта необычные нотки.

— Что-то случилось? — спросила она.

Монах опустился на стул, сокрушенно покачивая головой.

— Пришла лихорадка, — наконец уронил он. — Яантье заразилась.

— У Яантье лихорадка? Это серьезно? — Мадлен подалась вперед, сминая бумаги.

— Да. Она угасает. — Гюрзэн отвел взгляд.

— А Фальке?

— Он вымотан, но не болен… пока. — Монах отвалился на спинку стула. — Лихорадка прилипчива, а усталость ей на руку.

— Вы хотите сказать, что он может заболеть? — спросила, уже не скрывая своего беспокойства, Мадлен.

— Боюсь, что так, хотя молю Бога, чтобы все повернулось иначе. Я хорошо знаю эту болезнь. Доктору с ней не справиться. — Гюрзэн помолчал и вдруг сказал, удивляясь себе: — Если только вы не равны Сен-Жермену.

— Равна? Сен-Жермену? — Глаза Мадлен округлились. — Немедленно объясните, о чем идет речь?

— За годы, что Сен-Жермен провел в нашем монастыре, — забубнил монотонно монах, — лихорадка подступалась к нам дважды. И уходила, ибо учитель готовил какое-то снадобье, которое предлагал не только братии, но и многим. Те, кто принимал его, выживали, тех, кто отказывался, в скором времени хоронили. — Копт смущенно прокашлялся. — Вот я и подумал раз уж вы одной крови, то, возможно, вам известно такое лекарство.

Мадлен забарабанила пальцами по столу. Что, если Сен-Жермен поил монахов собственной кровью? Нелепая мысль: ведь спасенный им копт — не вампир. Значит, дело в другом — в алхимических опытах или в знаниях, почерпнутых из древнеегипетских свитков.

— Неужели это средство обладает такой целительной силой? — чтобы выиграть время, спросила она.

— Да мадам. Оно способно спасти и доктора Фальке, и, возможно, его помощницу, и еще очень многих. — Монах отер лоб. — Сен-Жермен не раскрыл нам секрет этого снадобья. Сказал, что это было бы неразумно, и все.

— Да, на него это похоже. — Мадлен охватило волнение. — Он всегда знает, что делает… но в этом случае, кажется, просчитался. — Стоп, мелькнуло в ее мозгу, недальновидность ему совершенно не свойственна. — Если только… — Она осеклась и села прямо, уставясь в пространство.

— Если только — что? — спросил удивленно монах.

Мадлен встряхнулась.

— Когда я отправилась в путь, он выслал мне вслед какие-то вещи и документы, но я не особенно в них копалась. Отвлекали другие дела. — Она потянулась к чернильнице и пачке чистой бумаги. — Пожалуй, пришла пора вплотную ими заняться. Но сначала следует предупредить об опасности Бондиле. Это самое меньшее, что я могу для него сделать.

Заскрипело перо, и, пока составлялось послание, копт молча ждал.

— Вот, — сказала Мадлен, протягивая ему записку. — Проследите, чтобы Реннет выбрал гонца, говорящего по-французски. — Она решительно вышла из-за стола и побежала к дверям. — Прошу прощения, брат Гюрзэн, но мне дорого время.

— Может быть, вам нужна помощь, мадам? — прокричал вслед ей монах.

— Нет, благодарю. — Брат Гюрзэн — добрый малый, но кое-что ему видеть не стоит, мелькнуло в ее мозгу. «А тебе стоило бы, — откликнулся вдруг внутренний голос. — Ведь никакие дела тебя вовсе не отвлекали. Просто укладки, присланные тебе Сен-Жерменом, ты восприняла как очередную попытку давления с его стороны. Ты поставила независимость выше благоразумия и теперь должна ликвидировать эту несообразность». Должна, покаянно кивнула Мадлен, безусловно должна.

Солнце уже садилось, когда она подступилась к четвертому, последнему, сундуку. Вид двух толстых книг в кожаных переплетах ее странным образом обнадежил и, как выяснилось, не напрасно. Под ними обнаружились шеренги плотно закупоренных склянок, обернутых листами пергамента.

Мадлен вынула самую большую бутылку и, осторожно расправив обертку, прочла латинскую надпись. «Заживляет ожоги. Применять только после приема сиропа из маковых зерен». Приписка, сделанная красной тушью, гласила: «Неэффективно для тех, кто одной с нами крови». Мадлен повертела бутылку в руках. Ее содержимым можно было дважды, а то и трижды обтереть человека среднего роста. Следующее лекарство предназначалось для смазывания распухших суставов, третье унимало боли в груди и регулировало дыхание. Далее шло средство для рассасывания рубцов, оно соседствовало с весьма ароматным бальзамом, заживляющим поверхностные ранения, где тоже имелась приписка «Перед применением убедиться, что поврежденное место очищено от песка и других видов сора». Восьмая бутылка, вторая по высоте и объему, была снабжена ярлыком, поглядев на который, Мадлен едва сдержала радостный крик. «От лихорадки» — коротко сообщала четкая надпись, а оборотная сторона пергамента содержала инструкцию по применению снадобья и перечень ингредиентов, усиливающих его эффективность.