какую-то ранее неизвестную историю, которая могла бы разнообразить репертуар старых сказаний, не требуется трех столетий, чтобы принять в свою культуру новый миф. Вопрос «существуют ли такие вещи?» обычно возникает незадолго до того, как он перестает быть вопросом и становится утверждением. Чем достовернее звучит утверждение, тем большее изумление вызывает история. Когда восхищение достигает достаточного уровня, история становится современным мифом. Поэтому я не отрицаю, что такая легенда существует и ее могут рассказывать индейцы, но лично я никогда не слышал упоминаний о ней. Спрус пишет о женщинах, помогающих мужчинам отражать нападение на племенной дом[598], но мне никогда не говорили о женщине, которая сражалась бы сама и была готова делать это в любое время. Более того, в связи с этим не следует забывать о том, что использовать оружие женщинам строго запрещено.

Еще одна известная по всей Южной Америке легенда повествует о белокожих индейцах, которые спят днем, а из дома выходят только по ночам. Эту историю высмеяли на недавнем заседании Королевского географического общества, но она совершенно точно существует у местных племен[599], а Крево утверждает, что индейцы оуаяна отказываются приближаться к рекам «из-за живущих поблизости от них странных существ… индейцев со светлыми волосами, которые спят днем, а бодрствуют ночью»[600].

Мне не удалось записать легенды о происхождении местных племен, но когда я расспрашивал индейцев боро о том, почему определенная область практически не заселена, они пояснили это следующим образом:

Когда-то там жило большое племя, одно из самых могущественных и многочисленных.

Но давным-давно у вождя (Abihibya) этого племени утигуене родилась дочь, не только уродливая, но и с птичьей гузкой.

Колдун-целитель (Chekobe), дал ей имя Komuine[601].

Когда Komuine повзрослела и стала ростом около пяти футов[602], она отправилась в лес (Bahe), чтобы собрать перцы (dio), и ягоды, но не вернулась.

Тогда племя решило, что ее, должно быть, утащил ягуар (wipa). Была объявлена племенная охота. Утигуене прочесали джунгли в поисках зверя, но, увы, безуспешно, поскольку, когда они были в лесу, на них внезапно напало вражеское племя, и многие воины были убиты.

Так что к малоке они вернулись в большой печали.

Спустя долгое время после этого Komuine сама вернулась в большой племенной дом (Ha-a), и cпела сольную песню, поскольку так в ее племени принято подавать жалобу. Ниже приведено содержание жалобной песни Komuine:

Дочь вождя потерялась в лесу,

Но никто не пришел искать ее следы;

Ветви были сломаны, а листья (gwahake-ane) перевернуты,

Но никто не пытался искать ее следы.

И где были мои братья и сыновья братьев вождя[603].

Почему никто не искал мои следы?

И пока Komuine танцевала, соплеменники с отвращением заметили, что ее «гузка» была покрыта волосами (nikwako). Тогда пришли старухи и натерли ее млечным соком[604], чтобы убрать это безобразие. Но когда они выдернули уродливые волосы, на их месте выросло еще больше новых. Когда ее прикрыли листьями[605], она рассказала свою историю:

«О, братья мои! Когда я собирала перец в лесу, ко мне подошел komuine и силой лишил меня невинности. Он утащил меня с собой в лес, чтобы сделать своей женщиной (gwame). Я родила близнецов, второго похоронила, поскольку даже komuine оставляют только одного ребенка (ehemene). Ребенок родился таким же волосатым, как обезьяна, но лицо у него было человеческим. И когда я дала ему молоко, у меня выросла уродливая шерсть, и я сбежала от зверей и вернулась к своему народу».

Был созван табачный совет, и, приняв во внимание безобразные волосы, осквернение[606] и кровную месть врагам, которая уже унесла жизнь многих воинов, племя решило, что дочь вождя должна умереть.

Услышав это, она убежала в лес, и тогда пришли все komuine и разорили плантацию (emiye), и на ней не осталось ни маниока (pika), ни фруктов (kome).

А когда мужчины племени утигуене отправлялись на охоту, лианы переплетались на их пути, словно сеть, причем настолько прочная, что пройти сквозь нее было невозможно. Племя утигуене становилось все меньше и меньше, пока не исчезло окончательно[607].

У жителей Амазонии есть истории, эквивалентные многим известным во всем мире сказкам, например, о льве и мыши, только в лесной версии в роли льва и мыши выступают ягуар и муравей, а вместо сети большого зверя удерживает лиана, существует также множество других местных вариаций. Басне о зайце и черепахе соответствует история о гонке между оленем и черепахой. У этой истории весьма сложные сюжетные ответвления, и вообще местные сказки, насколько я могу судить, сильно отличаются в деталях от своих эквивалентов из Старого Света, но в каждом случае действует один и тот же принцип: двигаясь по совершенно разным маршрутам, Старый и Новый Свет в конце концов достигают одной и той же цели.

Следует отметить, что в местном фольклоре наблюдается явное преобладание историй о встречающихся индейцам в повседневной жизни лесных зверях, птицах и рептилиях, которые обладают определенными характерными чертами и олицетворяют те или иные абстрактные понятия. Так же, как и у нас, черепаха хитрая и медлительная, а муравей и пчела трудолюбивые. Змея, точнее ядовитая змея, в амазонском мифе, как и в библейском сюжете, олицетворяет зло и дурной глаз. Тапир – воплощение слепоты и глупости, а собака – хитрости и коварства. Дикие лесные собаки напоминают нашу лисицу, у них такие же острые и торчащие уши, как у Рейнарда[608]. Они рыщут вокруг малоки и утаскивают все, что смогут найти, даже в непосредственной близости от дома. Агути или капибара занимают в индейском фольклоре то же место, что заяц в африканских народных сказках. Он самый остроумный из зверей, который может обхитрить кого угодно и вечно устраивает в лесу розыгрыши. Удав, в отличие от ядовитой змеи, не злой, он воплощает безмолвие и силу. Болтливый попугай олицетворяет безответственность и ассоциируется с женщиной, в индейских сказках о животных он всегда очень шумный и ненадежный и наверняка выдаст какую-нибудь тайну. Пекари символизирует постоянство, ястреб – хитрость, ленивец – лень, ягуар – отвагу. Обезьяна олицетворяет живучесть, вероятно, потому, что мертвый зверек из-за сокращения мышц некоторое время продолжает висеть, уцепившись за ветку.

Однако все эти характеристики, по-видимому, никак не влияют на табу, касающиеся употребления в пищу соответствующих животных. Если уж на то пошло, предполагаемые причины таких пищевых запретов, наоборот, противоречат тому, что можно было бы ожидать