них, дожидаться восхода солнца, которое разгонит злых ночных духов.

Истории бесконечно длинные и настолько запутанные, что чужаку удается разобраться в них лишь после многократного прослушивания. Только тогда можно уловить общий смысл мифа и предания, басни и сказки. Чтобы понять все детали, потребуется время, терпение и глубокое знание языка говорящего. Более того, истории имеют так много вариаций и настолько переплетены между собой по сиюминутной прихоти рассказчиков, что очень трудно отличить очередной вариант уже известной истории от той, которую вам, по сути, еще не приходилось слышать.

Доктор Риверс отмечает, что «объектом мифа становится то, что не является хорошо знакомым или повсеместно распространенным»[580]. Представление о том, что в преданиях обычно находит отражение то, что редко встречается, заставляет нас ожидать, что у местных индейцев, живущих во «мраке потустороннего мира деревьев»[581], небесные тела будут играть заметную роль в племенных легендах и мифах. Однако о звездах такого сказать нельзя[582], создается впечатление, что туземцы совершенно не обращают на них внимания. Что касается солнца и луны, то именно солнце, вопреки традиции тропических стран, считается главным, а луна, как у более северных народов, занимает подчиненное положение жены. Нерегулярное появление луны объясняется упомянутым в предыдущей главе предположением, что солнце периодически посылает свою супругу прогонять злых духов ночи, поджидающих в лесной чаще беспечных путников. Однако другие племена не согласны с тем, что луна выполняет роль защитницы, и некоторые южноамериканские индейцы, напротив, прячут от нее младенцев, чтобы она им не навредила[583].

На мой взгляд, наиболее важными примерами устного творчества индейцев являются многочисленные мифы, касающиеся основных и теперь уже знакомых вам деталей повседневной жизни, связанных с Manihot utilissima и другими плодами. Приведенная ниже история не является буквальным переводом мифа, рассказанного мне или в моем присутствии. Я просто попытался собрать воедино и изложить гораздо более лаконично, чем смог бы любой индейский рассказчик, различные подробности местной легенды:

Когда Добрый дух спустился на землю, он показал индейцам маниок и научил их извлекать из него влияние Злого духа[584].

Однако он не объяснил, как рассаживать растение.

Индейцы искали семена, но не нашли ни одного.

Они посадили в землю молодые клубни, но безрезультатно.

Добрый дух был зол на них, потому и не раскрыл тайну.

Но спустя долгое время одна из юных дев племени, дочь вождя, забеременела.

Когда ее стали расспрашивать, она ответила, что давным-давно, будучи смертельно больной и находясь под воздействием магии колдуна-целителя[585], она забрела далеко в джунгли.

В лесу она нашла прекрасное растение маниока.

Клубнеплод соблазнил ее (по версии некоторых индейцев, растение превратилось в прекрасного молодого охотника), и в надлежащее время они произвела на свет дочь, которая сразу же после рождения умела говорить и ходить.

Эта девочка привела женщин племени на красивую плантацию маниока, расположенную очень далеко вверх по течению одной реки, и там не по годам развитое дитя объяснило им, как размножать растение черенками.

И по сей день главной пищей всех народов является лепешка из маниока.

Эта история в корне отличается от той, которую Спрус слышал от более северных племен в Сан-Габриеле. Легенда индейцев баррé гласит, что о том, как использовать маниок, который тогда был огромным и одиноким деревом, индейцам поведала птица. К этому дереву пришли все племена и забрали корни, а когда их не осталось, унесли и ветви, так и появились разные виды маниока, выращиваемые в наши дни[586]. Предания о потопе встречаются практически у всех племен. Я не раз расспрашивал об этом, и, как и многим исследователям других регионов до меня[587], индейцы неизменно рассказывали о наводнении, которое вынудило их предков спасаться на каноэ, ибо вся суша погрузилась под воду. И хотя мистер Джойс считает «странным, что миф о потопе распространен не только практически во всем Андском регионе Южной Америки, но и во многих районах северной части континента», не следует забывать о том, что наводнения в этих краях происходят часто, а крупные, вероятно, случаются каждые несколько десятилетий. Так что было бы крайне странно, если бы мифов о потопах не существовало. Как справедливо отметил сэр Эверард им Терн, когда «индеец своим простым языком рассказывает легенду о великом наводнении, затопившем весь известный ему маленький мир, и о том, как его народу удалось уцелеть, нетрудно предугадать, что европейский слушатель, знакомый с библейским сказанием о Ное, … будет склонен отождествлять эти две истории»[588].

За исключением, пожалуй, легенды об Эльдорадо, ни один южноамериканский миф не вызывал столь бурного интереса и не обрастал слухами так, как история о женщинах-воительницах, которые жили отдельно от мужчин в таинственном лесу и культивировали в себе мужские качества[589]. Раз в год они нарушали обет целибата[590] и вступали в связь с мужчинами ради продолжения рода. Младенцев мужского пола убивали, а из девочек растили таких же суровых женщин, как и они сами. Некоторые писатели считают их прототипом современных суфражисток, восставших против «тирании» мужчин, но с куда более вескими основаниями для мятежа[591]. Эту историю также трактовали как обычный испанский роман[592] или как ошибку захватчиков, обусловленную тем, что мужчины во многих племенах носят длинные волосы[593]. Счи тается, что эту легенду намеренно выдумал Писарро[594], чтобы оправдать свою неудачу, тому же искушению поддался и сам сэр Уолтер Рэли[595]. Как бы то ни было, история была рассказана, а земле и великой реке было даровано имя этих женщин-воительниц. Однако легенда об амазонках вышла далеко за пределы амазонской сельвы. В связи с этим возникает вопрос о происхождении термина. Барон де Санта-Анна Нери посвящает этой дискуссии первые десять страниц своей книги Land of the Amazons. Похоже, это тот случай, когда ученые расходятся во мнениях[596]. Как бы то ни было, история, будь она азиатская, африканская или автохтонная, была локализована здесь, а о доблестных женщинах-воинах продолжают рассказывать даже в XIX веке. Сам Уоллес упоминает о сохранившихся у индейцев «преданиях» о «женщинах без мужей»[597]. Однако это не является доказательством того, что здесь когда-либо жили давшие обет безбрачия девы-воительницы. А само предание вполне может существовать, куда более странным было бы как раз его отсутствие. По меньшей мере три столетия белые захватчики рассказывали и расспрашивали о племени воинственных женщин. Для возникновения самых стойких местных легенд потребовалось гораздо меньше оснований. Людям, жаждущим, подобно древним афинянам, узнать что-то новое,