в больнице меня жалели. Я получал все, о чем просил, и мне сделали новую стрижку и выдали одежду.

Полиция заключила, что смерть моего отца была несчастным случаем. Я сказал, что нас занесло, когда я пытался объехать собаку. В Роторуа собака на дороге была не редкостью, так что версия вышла вполне правдоподобная. Полицейские были со мной добры. Они передали мне пакет с вещами, которые им удалось извлечь из машины и снять с обгоревшего трупа отца: его часы с обуглившимся ремнем, фальшивое обручальное кольцо, огромную связку ключей и чемодан с парой налоговых деклараций и свежей газетой, который выбросило из машины.

«Роторуа Дейли Пост» провел для меня сбор средств. Жители Роторуа оказались исключительно щедры. Я разрешил местной репортерше Джилл Николас взять у меня интервью. Социальная работница объяснила мне, что технически я уже достаточно взрослый, чтобы жить самостоятельно, но она настоятельно рекомендует на какое-то время остаться у друзей. Я отклонил это предложение, подробно объяснив ей, что уже много лет живу самостоятельно, сам готовлю и хожу за покупками и сам зарабатываю себе деньги выращиванием овощей. Ее удивило, что я никогда не ходил в школу и не был зарегистрирован у местного терапевта. Она договорилась с юристом, который позвонил в больницу и обсудил со мной вопросы отцовского наследства. Мы договорились, что, когда я окончательно выздоровею, могу прийти к нему в офис, но пока щедрых пожертвований лучших граждан Роторуа будет для меня достаточно, чтобы удержаться на плаву. Я мог даже купить новую машину, в которой нуждался больше всего.

Через десять дней после аварии меня выписали, выдав два костыля и рекомендацию как можно больше отдыхать. Районная медсестра будет навещать меня каждый день в 11 утра. Социальная работница подвезла меня до дома, и по пути из больницы мы остановились в магазине, чтобы купить продуктов.

Она прошлась по дому и была крайне довольна, что там не оказалось ступеней. Все было устроено очень удобно. Женщина не проявила никакого интереса к сараю, но осмотрела мой участок с овощами. Она еще раз спросила, не хочу ли я кому-нибудь позвонить. Я попросил ее помочь установить мне телефон, и она выказала удивление и даже возмущение тем, что у нас его не было. Она заверила, что разберется с этим вопросом «в срочном порядке». Женщина явно неохотно оставляла меня одного. Медсестра должна была прийти с утра. Социальная работница похлопала меня по руке и сказала, что я храбрый мальчик. Я зарделся от ее прикосновения.

Я скучал по Линди, но знал, что у нее есть доступ к воде. Наверное, у нее закончилась еда, но теперь я дома. С ней все будет хорошо. И ей больше не придется терпеть моего отца. Это из-за него она хотела сбежать. А теперь будем только мы вдвоем. Она останется со мной.

Как только социальная работница уехала, я сорвал ключи с крючка на задней двери и заковылял к сараю со свисающим с костыля пакетом продуктов.

Глава 43

Салли

Я переехала в коттедж на следующей неделе – в последнюю неделю сентября. Все строительные работы завершились. У меня были функционирующие ванная и кухня, но не хватало ковров и штор. Стены оштукатурили, но пока не покрасили. Площадка для патио была еще не доделана, а в коридорах требовалось постелить полы. Большую часть мебели пока не доставили. Но я повесила простынки вместо штор и перевезла старый диван и кухонный стул и стулья из старого дома. Никому из моих друзей они все равно не приглянулись. Я купила несколько дешевых ковров, чтобы бросить на пол на время.

Надин познакомила меня со всеми работниками и работницами, которые завершали тут свои многочисленные дела. Было очень некомфортно, что весь день туда-сюда снуют люди. Я старалась как можно больше времени проводить вне дома.

Я ужасно скучала по своему фортепиано, но не могла установить его в коттедже во время ремонта из-за пыли. Так что я на целую неделю уехала к тете Кристин в Дублин, чтобы каждый день играть там.

Она была шокирована известями про Марка Батлера/Нортона. Но у нее возникли смутные воспоминания, что мама как-то говорила ей про брата Дениз.

– Джин поддерживала гораздо более тесный контакт с семьей Дениз, чем Том. Припоминаю, она говорила, что брат уже слишком взрослый и Дениз не узнает в нем того четырехлетнего мальчика, которого видела в последний раз.

– Почему отец выбросил все документы мамы?

Тетя Кристин вздохнула.

– Твой отец не был идеален, Салли.

Теперь я тоже начала это понимать. Подростком я была очень упрямой, но мама заставляла делать то, чего мне не хотелось. Сейчас, после практически двух лет терапии, я могу оценить, насколько отчаянно мама пыталась интегрировать меня в общество, заставляя вступать во всякие кружки и ходить на школьные праздники и дискотеки. Но отец всегда брал над ней верх и позволял мне делать то, что я хочу, и постоянно вел записи. Припоминаю, как подслушала одну из их ссор, и мама крикнула на отца: «Это не твой объект исследования, это наша дочь!»

В это же самое время мы с Тиной отдельно прорабатывали проблему управления гневом. Когда я описала ей всепоглощающую ярость, которую во мне вызвала Кэролайн, она помогла увидеть, что это воплощение гнева, перенятого мною у родной матери. Через документы, через записи и даже, возможно, через подавленные воспоминания.

– Ты часто говорила мне, Салли, что не можешь воспринимать ее как свою мать, но ты наверняка была свидетельницей страшных событий или как минимум видела последствия жестокого психологического и физического насилия. Когда под угрозой ты или тот, кого ты любишь, – она имела в виду случай, когда я напала на Анджелу из-за Тоби, – ты хочешь наброситься на обидчика, как, наверное, делала Дениз. Гнев – это вторичная эмоция. Ярость может разжечь страх или любую эмоцию, связанную с нашей уязвимостью или беспомощностью. Но сейчас ты взрослая, и ты не заперта в комнате. Ты можешь использовать другие проявления силы. Ты можешь что-то сказать или уйти. Это два твоих самых главных инструмента. Помни, ты не ребенок, запертый в комнате. Насилие почти никогда не является правильным ответом.

Мне многое нужно осмыслить.

Марк так и не ответил на мое сообщение, а когда через Анджелу я связалась с Элейн, то выяснилось, что с ней он тоже не разговаривал.

– Я волнуюсь, – призналась она мне, – но Марк делал так и раньше: исчезал на несколько недель, когда на него накатывало, а потом