делала много раз, после всего, что с ней сотворил мой биологический отец. Все это есть в папиных записях.

– Пожалуйста… Расскажи мне о ней. Отец отказывается обсуждать ее, мать умерла с ее именем на устах… Ты должна что-то помнить.

Я в сотый раз объяснила, что у меня не осталось никаких воспоминаний о Дениз, но у меня сложилось хорошее впечатление о ней из интервью на кассетах и записей отца.

– Они должны были отправиться в архив, Марк, но я оставлю их, раз уж выяснила, кто ты. Ты вправе все это услышать и увидеть.

Прежде всего он заговорил про Тоби.

– Это был мой медведь. Мне было четыре, когда Дениз похитили. Я постоянно ходил за ней. Она играла со мной. Иногда она прятала Тоби в кустах у забора в саду. Мне кажется, это должно быть у тебя. Оригиналы сохранены, есть копии. – Марк достал конверт и протянул его мне. Внутри оказалось всего четыре черно-белых фотографии. На одной стояла маленькая девочка в платье для причастия и вуали, молитвенно сложив руки и подняв глаза к небу. Милая девочка с большими глазами и веснушками на обеих щеках. На другой она уже была старше и держала за руку малыша, Марка, который в свою очередь держал за лапу маленького медвежонка, совсем нового, но в котором мгновенно узнавался Тоби. Ее волосы стали темнее. Еще был ее фотопортрет, на котором Дениз улыбалась, словно румяный херувим. Эту я видела раньше, но только в архивах газет в интернете. Последняя фотография была семейная. Марк был еще младенцем, а Дениз хмурилась. Руки ее отца лежали у нее на плечах. Мать широко улыбалась новорожденному на руках.

Я вспомнила фотографии из отцовских папок. Взрослая Дениз – изможденная, почти беззубая, худая, лохматая и озлобленная. Намертво вцепившаяся в меня. Эти фотографии Марк тоже должен увидеть.

– Эта фотография, – я указала на портрет, – была сделана незадолго до похищения, да?

Марк кивнул, его глаза заблестели.

Я подумала об Абеби и Мадуке, о детях Сью, о детях Анубы. О том, как они малы и невинны. Я снова почувствовала гнев, но справилась с собой, взглянув на Марка, брата Дениз. Хотелось бы и мне иметь брата или сестру. Того, с кем можно делиться подобными чувствами. Того, кто скучал бы по мне так же, как Марк по Дениз.

– Я не понимаю, – сказала я, – ты был совсем маленьким. Как ты мог так скучать по человеку, которого едва знал?

– Она стала центром всей моей жизни. Мои первые воспоминания о том, как мама плачет, за окном нашего дома мелькают голубые огни, а в дверях стоят полицейские. В супермаркетах, в торговых центрах, во время поездок за город на выходные – мы ни на секунду не прекращали искать. Когда мне исполнилось шестнадцать, смотреть уже было негде. Наша гостиная превратилась в святилище. У нас даже был алтарь с этой самой фотографией в серебряной рамке в центре. В нем всегда горели свечи.

– О, Марк! – Я представила себе, каково быть Марком. Я поставила себя на его место. – А ты не злился? – спросила я, потому что, думаю, я бы точно злилась.

– Однажды я вернулся домой из школы и увидел, что мама задувает свечи. Она хотела сдаться. – Марк спрятал лицо в ладони. – Я попытался снова их зажечь, но отец остановил меня. На следующий день алтарь разобрали, а фотографию спрятали в шкафу. Они перестали говорить о Дениз и вообще перестали разговаривать. Наш дом наполнился тишиной, и я не знаю, что было хуже.

Это было по-настоящему печально.

– Когда в восемнадцать лет я уехал из дома в колледж, я как будто впервые задышал. Я работал неполный день на заправке и снимал крохотную обшарпанную квартирку в Рэтмайнс, и целых шесть месяцев я прожил нормальной жизнью. Я подружился с ребятами, которые не знали, кто я, у меня появились подружки, я много играл в футбол. Я наконец освободился от всего этого. А потом… Ее нашли.

Повисла тишина, и я не стала ее нарушать, потому что знала, что было дальше. Или думала, что знала. Но все же один вопрос не давал мне покоя.

– Это же было анонимное сообщение, да?

– Думаю, у меня есть ответ, кто это был. Я прочел это на одном из сайтов про реальные расследования. Парень, мотавший срок в тюрьме Маунтджой, заявлял, что это он позвонил полицейским и рассказал, где держат Дениз Нортон. Он нашел ее, когда пытался ограбить дом.

– Какой? Когда?

– Дом в Киллини – тот, где тебя держали. Очевидно, он просто хвалился перед сокамерниками, но был слишком глуп, чтобы догадаться попросить за это смягчения приговора хотя бы по одному из своих дел. Тем не менее слух распространился.

– Он еще жив? Я хочу поговорить с ним.

– Нет, он умер в 2011 году. Меня просто бесит, что тюремщики и полицейские знали об этом всю дорогу и никогда не задумывались, что мы можем захотеть с ним поговорить. Я удостоверился в правдивости этой истории, когда несколько лет назад встретился с его сестрой.

– Ты сказал, что ее нашли. Но нас же нашли вместе?

– Да, я знаю, извини. Моих родителей интересовала только Дениз. Не то чтобы им было плевать на тебя, но они не воспринимали тебя как ее ребенка. А для меня… это было… – Марк снова закрыл лицо руками. – Я всю жизнь провел в тени этого призрака и только-только обрел собственную жизнь. О спасении моей сестры говорили повсюду. Я снова оказался в центре внимания. Моим новым друзьям захотелось узнать все о ней и о том, что случилось. Какая-то часть меня хотела, чтобы ее никогда не нашли, потому что стало только хуже.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне не разрешили видеться с ней, и никто не говорил, почему. Я думал, что Дениз сможет дать показания в полиции, а потом вернуться домой, но потом оказалось… что есть ты.

– Я была ее дочерью!

– Но ты была и его дочерью.

Я закрыла глаза.

– Я не хотел… Слушай, попробуй поставить себя на место моих родителей.

Я попыталась, но в этот раз не сработало. Я была ребенком. Жертвой. И их собственной внучкой.

– Я хотел, чтобы родители забрали тебя домой и вырастили. Я предлагал переехать и помочь им, но они сказали, что у тебя слишком много проблем с развитием. Мне очень жаль.

– А что твой отец думает сейчас? Ты сказал ему, что нашел меня?

Марк покачал головой.

– Он прочел историю о том, что ты