Едва он произнес это имя, как раб вздрогнул всем телом.

— Марк Красс, — прошептал он с выражением ужаса налице, — сам Марк Красс.

— Тебе известно мое имя? — сурово спросилримлянин.

— Твое имя известно всем, достойный, — поклонилсяраб.

— Диотим, — что-то вспоминая, сказалЦезарь, — твой сын по-прежнему помогает на кухне?

— Да, Цезарь.

— Позови его сюда. Пусть он познакомится с Крассом.

Раб внезапно побледнел, застыв на месте.

— Не беспокойся, — мягко улыбнулся Цезарь, —ничего не случится, позови его.

— Ты что, не слышал приказа? — спросилКрасс. — Позови своего сына. В чем дело, Цезарь, для чего мне нужно видетьсына этого раба?

— Чтобы лучше знать не только римлян, но и наших рабов,Красс. Это очень важно, знать, о чем думают рабы. Иногда они знают больше, чемих собственные хозяева.

К ним уже спешил сам хозяин таверны. Заросшая клочками рыжихволос лошадиная физиономия Пинария выражала дикий восторг. Вращая своимивыпученными глазами, он грохотал на всю таверну:

— Великие боги услышали мои молитвы. Они послали ко мнедвух самых достойных граждан нашего города — Марка Красса и Гая Юлия Цезаря. Впамять об этом дне я прикажу заложить бочку лучшего вина, чтобы рассказать онем своим внукам.

По залу прошелестели слова: «Красс, Цезарь…» Все замерли,уставившись на гостей Пинария. А тот продолжал славить богов.

— Не так громко, — заметил недовольныйКрасс, — ты уже достаточно накричался и в ближайшие дни можешь рассчитыватьна увеличение своих доходов. Вся таверна уже слышала, кто сегодня пришел к тебев гости. Перестань так громко славить богов, а то мы сейчас уйдем.

Цезарь начал громко смеяться: практичный Красс сразусообразил, какую выгоду извлечет хозяин таверны из их посещения. Пинариймоментально закрыл рот. В дальнем конце зала появился Диотим, ведущий за рукумальчика лет десяти-двенадцати. Одетый в короткий темно-серый хитон, ребенокдоверчиво держался за руку своего отца.

— Подойдите сюда, — кивнул Цезарь, — это твойсын, Диотим? — спросил верховный понтифик. — Я видел его всего двараза. Скажи, как тебя зовут?

— Сжалься, великий Цезарь, — задрожалДиотим, — он не сделал ничего плохого. Это я, недостойный, дал ему такоеимя. Его мать была фракийка.

— Как тебя зовут? — быстро спросил Цезарь у самогомальчика.

— Спартак, — доверчиво сказал ребенок.

В зале наступила тишина. При упоминании этого имени Крассрезко вздрогнул. Цезарь, напротив, откровенно улыбался. Пинарий, почувствовав,что его именитому гостю может не понравиться этот мальчик, с досады прикусилнижнюю губу. Диотим не смел смотреть на Красса и лишь бросал умоляющие взглядына Цезаря.

— Как, ты сказал, тебя зовут? — медленно спросилКрасс.

— Спартак, — снова повторил мальчик.

Даже пьяные гладиаторы, сидевшие в разных концах большогозала, смолкли, испуганно наблюдая за римским цензором и консуляром. Красс обвелглазами зал. Тишина становилась гнетущей.

— А меня, — негромко сказал он, но так, чтоуслышали все, — Марк Лициний Красс.

Мальчик даже не испугался. Он сделал шаг вперед, продолжаядержаться за руку отца.

— Ты слышал обо мне? — спросил Красс.

— Я слышал, что римлянин по имени Красс собрал многолегионов и хотел разбить Спартака. Но ему не удалось победить Спартака. Тотразбил всех римлян и обратил их в бегство.

— А что было потом? — спросил снова Красс.

Левая бровь у него начала дергаться, и это заметили многиеиз сидевших рядом посетителей таверны. Заметил это и Пинарий.

— Замолчи! — крикнул он на мальчика и замахнулсяна него. — Уходи немедленно!

— Постой, — громко сказал Цезарь, — пустьребенок останется. Римлянин задал вопрос ему, пусть отвечает на него.

В огромном зале было слышно только прерывистое дыхание отцаребенка. Диотим внезапно упал на колени.

— Пощади его, великий Красс, — умоляюще прошепталон.

— Иди сюда, — позвал Цезарь мальчика. Тотпопытался подойти, но Диотим крепко держал его за руку. Пальцы отца так сжималиего руку, что ребенок невольно вскрикнул. Испуганный Диотим на мгновение разжалпальцы, и мальчик сделал шаг к Цезарю.

— Что было потом, Спартак? — спросил Цезарь — Тызнаешь?

— Да, — мальчик бесстрашно смотрел наКрасса, — потом, в последнем сражении, когда Спартака окружили со всехсторон, он сражался один с римлянами и погиб как герой. Он был великим вождемвсех свободных людей, — гордо сказал мальчик, — и меня назвали в егочесть Спартаком.

Недавний шум в таверне, разбитый теперь на мелкие осколкизвенящей тишины, неприятно резал слух. Все смотрели на Красса, а Красс смотрелна ребенка.

— И это все? — спросил он, криво усмехнувшись.

— Пощади нас, — снова взмолился Диотим.

Красс резко встал. Все замерли, ожидая конца этогомучительного разговора. Цезарь с интересом смотрел на Красса. Тот хотел ещечто-то сказать, открыл рот, но внезапно увидел взгляд Цезаря и, смешавшись,замолчал. Затем, посмотрев по сторонам, он швырнул на стол кошелек монет.

— Я покупаю у тебя, Пинарий, этого мальчика и его отца.Может, этот Спартак тоже будет в будущем знаменитым воином. Я отправлю его всвое поместье работать на кухне.

Благоразумный Пинарий понял, что сейчас не время торговатьсяс Крассом из-за своего раба. Он молча поклонился.

Испуганные посетители зала смотрели, как из таверны медленновыходили Красс и Цезарь. Красс вышел надменный и гордый, чуть быстрее обычного.Цезарь шел следом, как всегда спокойный, размеренным шагом, словно не замечаяуставившихся на них десятков пар глаз.

Едва они вышли из таверны, как Красс тяжело вздохнул. Цезарьпонимающе усмехнулся.

— Я все думаю, — неожиданно громко сказалКрасс, — назовет ли кто-нибудь своего сына в мою честь. Или это уделтолько побежденных рабов?

Из таверны Пинария доносился громкий гул возбужденныхголосов.

Не оскверняйте земли, на которой вы будете жить; ибо кровьоскверняет землю, и земля не иначе очищается от пролитой на ней крови, каккровию пролившего ее.

Четвертая книга Моисеева,

Числа, 35:33

Ранние рассветы в Риме начались характерными крикамипривратников, отчитывающих особо назойливых клиентов. В городе постепенно складываласьоригинальная традиция, когда продажные клиенты собирались по утрам у портиковсвоих патронов с пожеланиями доброго утра. За это своеобразное выражение добрыхчувств клиенты получали оплату деньгами либо продуктами, в зависимости отщедрости хозяина.[118]