Горе тем, которые постановляют несправедливые законы и пишутжестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права умалосильных из народа моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот.

Книга Исаии, 10:1—2

Судьба каждого человека являет собой причудливое сочетаниетемных и светлых страниц его жизни. В биографиях политических деятелей подобныесочетания носят еще более ярко выраженный характер. Зачастую потомкам,изучающим жизненные пути видных деятелей ушедших эпох, бывает трудноразобраться в особенностях политической карьеры и личной жизни прославленныхпредков.

В результате одни особенности характера искусственновыпячиваются, тогда как о других исследователи предпочитают умалчивать, дабы неразрушить уже созданного образа-стереотипа. Но жизнь и деятельностьполитических деятелей редко укладывается в прокрустово ложе подобныхисследований. Привычные образы часто ломаются, и за казенными строками одобродетели, героизме, мудрости или пороке проступают зримые черты живогочеловека, героя и отверженного, палача и жертвы, мудреца и себялюбца.

Невозможно представить себе титана, действующего поопределенной схеме, которая составлена его далекими потомками. Так и судьбаМарка Туллия Цицерона не укладывается в рамки привычных представлений. Это былвыдающийся юрист, оратор, политический деятель, непримиримый боец в судебныхристалищах. Вместе с тем это был беспринципный политик, ловкий демагог, неостанавливающийся для достижения цели перед серьезными нарушениями римскихзаконов, умело игравший на противоречиях в сенате и среди римской олигархии.

Одной из самых ярких страниц его биографии стала борьбапротив Катилины. Но одновременно это была одна из самых грязных страниц егополитической карьеры. Для достижения своих целей Цицерон сделал все возможное,не останавливаясь даже перед серьезными нарушениями римских законов.

Этот ноябрьский день консул запомнил на всю жизнь. Именно вэтот день, когда он в очередной раз громил катилинариев, собравшихся в лагереМанлия, в сенат прибыл гонец из Этрурии. Цицерон первым понял, что произошлочто-то исключительно важное. Сделав знак председательствующему, он подошел кгонцу. Услышанное известие не удивило его, скорее, наоборот, обрадовало.Вернувшись на свое место, он попросил слова для внеочередного чрезвычайногосообщения. Публий Ваттий Иссаварик предоставил ему слово. Сенаторы, поняв повиду консула, что произошло нечто серьезное, затаили дыхание. Цицерон, выйдя насередину курии и сделав подобающее случаю скорбно-торжественное выражение лица,начал говорить:

— Во имя великих богов, я отказываюсь поверить в то,что сейчас услышал. Сегодня утром на италийской земле совершено святотатство,кощунство, преступление, равного которому римляне не знали. Преступник,изгнанный из нашего города, человек, чье имя с отвращением и ненавистьюпроизносят тысячи римлян, объявил себя… — здесь Цицерон увидел насмешливыеглаза Цезаря и, чуть поперхнувшись, продолжал: — …объявил себя, — крикнулон, сумев оторваться от этих глаз, — римским консулом, присвоив себе знакиконсульского отличия.

Сенат взорвался криками проклятий. Претор Лентул Сура,сидевший на своем обычном месте, нахмурился, стараясь не выдавать своеговолнения. Бывшие приверженцы Катилины подавленно молчали.

Слово попросил Катул. Выйдя на ростральную трибуну, онпредложил немедленно объявить Катилину и Манлия врагами отечества, поручивконсулам набор армии.

Происшедшую потом процедуру голосования и почтиединогласного утверждения предложения Катула Цицерон воспринял с видимымспокойствием. Казалось, все идет как надо, по заранее разработанному Цицерономплану. Но внезапно после голосования попросил слова Сервий Сульпиций Руф. Ещене услышав его выступления, Цицерон вдруг каким-то шестым чувством понял, чтосейчас может случиться непоправимое.

Высокий, тощий Сульпиций, выйдя на трибуну, начал говоритьсвоим визгливым, тонким голосом, неприятно бьющим по слуху и нервам консула.

— Мы справедливо приняли закон против нечестивца,осмелившегося объявить себя римским консулом, но разве римские законы,обязательные для всех, не действуют в самом Риме? Разве римские консулы,избранные в городе, не должны быть примером добродетели и гражданской доблести?Разве наши предки не показывали нам высоких примеров подобного рода? Я ужезаявлял о том, что обвиняю Лициния Мурену в подкупе избирателей. А теперь яготов доказать это в суде.

Цицерон содрогнулся.

— Великие боги, наша демократия когда-нибудьокончательно погубит нас, — тихо прошептал он.

Цицерон быстро просчитал все возможные варианты такогорешения. До первого января будущего года, официального срока вступления Муреныв должность, будущий консул мог быть привлечен к суду в качестве рядовогогражданина, и в случае его осуждения пришлось бы проводить новые выборы.

Цицерон быстро посмотрел налево. И увидел, как выразительнопереглядываются Цезарь и Красс.

— Суд состоится через неделю, — продолжалСульпиций, — и, согласно нашим традициям и законам, я прошу кого-нибудь изсенаторов выступить со мной на процессе в качестве субскриптора.[116]

Цицерон переглянулся с Катулом. Старый консуляр и сенатортоже умел считать варианты. Катул сделал резкий отрицательный жест рукой.

— Великие боги учат нас рассудительности, — началосторожно консул, — перед лицом надвигающейся опасности…

— Кто выступит на процессе в качествесубскриптора? — довольно неучтиво перебил его тощий голос Сульпиция.

Цицерон с ненавистью посмотрел на говорившего.

— Боги лишили его не только разума, но иосторожности, — громко прошептал он, услышанный многими в курии.

Внезапно в курии раздался громкий голос сенатора,согласившегося на предложение Сульпиция.

— Я, — встал Марк Порций Катон, — я готоввыступить на данном процессе в качестве субскриптора против Мурены.

И сразу наступила тишина. Сенаторы молчали, ошеломленнопереглядываясь друг с другом.

«Безумец, — подумал Цицерон, — он сам не понимает,чего хочет. И что может произойти, если Мурену признают виновным. А ведь ястолько говорил с ним».

В курии стояла тишина. Все ждали реплики консула. Цицеронпосмотрел по сторонам и увидел сотни внимательных глаз, следивших за ним. ДажеАнтоний, его никчемный напарник и римский консул, с интересом ждал, что скажетЦицерон. Консул, поняв это, гордо встал.

— Кто будет защищать Мурену на суде? — спросил ону Сульпиция.

— Квинт Гортензий, — ответил тот.

Это был один из лучших юристов Рима. Своим ораторскиммастерством и логикой Гортензий не уступал самому Цицерону.