Стоявшие у ворот легионеры, высокомерные и надменные,подобно многим своим согражданам, начали издеваться над пришедшими. Рабы, средикоторых было много гладиаторов, обнажили свои мечи, приготовившись к схватке,когда, наконец, появился центурион.

— Остановитесь, — громко приказал он. —Римский консул, Луций Сергий Катилина, не желает принимать презренных рабов игладиаторов в свой лагерь. Мы не будем преследовать вас, вы можете уйти.

— Почему? — раздались гневные голоса изтолпы. — Почему Катилина не принимает нас?

— Он римлянин, — важно сказал центурион, — ион не может запятнать себя сговором с презренным сбродом.

— Во имя великих богов! — гневно закричал один изгладиаторов. — Я тоже римлянин и получше тебя, Тиберий. Если бы Юпитер былко мне благосклонен, я бы сейчас стоял на твоем месте. Только из-за долгов яоказался в гладиаторах, и ты это хорошо знаешь.

— А я? — закричал другой. — Меня обманулипроклятые кредиторы, и я не сумел себя выкупить. Значит, я уже не римлянин?

— Убирайтесь! — гневно сказал Тиберий. —Иначе я прикажу распять вас.

— Только попробуй! — снова закричал первый изгладиаторов. — Скорее я проткну твое вонючее тело своим мечом, и тыотправишься на свидание с Хароном.

— В линию, — скомандовал разъяренный Тиберий своимлегионерам.

Те послушно выстроились.

— Вперед! — закричал центурион и бросился первым собнаженным мечом на стоявших гладиаторов.

Гладиаторы и рабы не захотели отступать, и началасьожесточенная схватка. Услышав крики и шум, из лагеря начали выбегатьвооруженные легионеры, и вскоре пришельцы были обращены в бегство, заисключением тех, кто остался корчиться на земле в лужах собственной крови.

Отказ Катилины принимать рабов и гладиаторов в свой лагерьстал известен в Риме буквально на следующий день. Это известие еще большеукрепило авторитет заговорщиков у люмпенов городского плебса. Ничто так неимпонирует люмпену, как подтверждение его принадлежности к избранной нации.Именно поэтому национализм всегда находил свою питательную среду средиразложившихся представителей среднего класса и подонков из числа люмпенов.Среди десятков тысяч римлян, жадно требующих «хлеба и зрелищ», было немалобездомных бродяг, не имеющих ничего за душой, кроме своего римскогогражданства, позволяющего им существовать на подачки магистратов и триумфаторов.

Римский плебс постепенно развращался незаработанным хлебом инезаслуженными богатствами. Победы Мария, Суллы, Лукулла, Помпея становились нетолько источниками неслыханных богатств, стекавшихся в Рим, но и одной изглавных причин разложения целого народа, привыкающего к мысли о хлебе, незаработанном собственным потом.

Страна, граждане которой уже не могут прокормить своеотечество, народ, привыкший к чужому хлебу, начинают переживать естественныйпроцесс разложения и деградации, становясь нахлебниками в собственномгосударстве. Постепенно формировался целый класс таких нахлебников, непривыкших трудиться, сеять, пахать, выращивать хлеб. Такой класс потенциальнонес в себе угрозу демократии, ибо был продажен по своей сущности, всегдаготовый переметнуться на сторону более удачливого победителя.

Более всего говорят о чести бесчестные люди. Именно поэтомуотказ Катилины столь восторженно приветствовали разложившиеся и опустившиесянизы римского общества, предпочитавшие громкогласные рассуждения о чести идобродетели своему бесчестному и недобродетельному поведению.

В один из таких дней, когда рассуждения о лагере Катилинызанимали умы и сердца римлян, Красс и Цезарь сидели в таверне на Авентине, там,где берет начало Остийская дорога, у построенного впоследствии Большого цирка.

Таверна принадлежала богатому нурсийскому торговцу АмбустуВибулиану и управлялась Пинарием, бывшим легионером Суллы, уже двадцать летназад вышедшим на покой. Сумев привезти в Рим часть награбленного, Пинарий спомощью Амбуста открыл эту таверну, и она считалась одной из самых лучших вгороде.

Красс, не любивший посещать подобные заведения, недовольнохмурился, когда из-за соседних столов раздавались громкие крики в честьКатилины. В отличие от таверны Эвхариста, заведение Пинария было намного большеи состояло из нескольких просторных залов. Негодуя на себя в душе, Крассбрезгливо морщился, сидя за столом, и в который раз проклинал себя за согласиезайти в этот кабак вместе с Цезарем. Все знали о непонятной любви Цезаря кзлачным заведениям города. Теперь они сидели за столом в ожидании вина,стараясь не привлекать к себе внимание людей.

— И все-таки я не могу понять тебя, Юлий, — сказалнедовольно Красс, — какое наслаждение ты находишь в посещении подобныхмест. Великие боги соединили в твоем лице два самых известных римских рода —Юлиев и Аврелиев, а ты приходишь сюда, чтобы пообщаться с этим сбродом.

Красс, не принадлежавший по происхождению к стариннымримским родам, а выдвинувшийся в первые ряды благодаря своему богатству исвязям, всегда немного завидовал Цезарю, имевшему столь блестящиегенеалогические корни. Справедливости ради следует отметить безусловныеполководческие и государственные таланты Марка Лициния Красса, помогавшие егостремительной карьере.

— Это римский народ, Красс, и его надо знать, —тихо сказал Цезарь.

— Презренный сброд, — снова покачал головой Красс.

— Из такого сброда состоят наши легионы. А это ужереальная сила. Разве тебе не интересно знать, что думают твои легионеры? —спросил, улыбаясь, Цезарь.

— Нет. На войне они обязаны лишь выполнять моиприказы, — твердо сказал Красс, — и в случае отказа повиноваться янаказываю провинившегося. У меня не бывает времени выслушивать каждого из них.

— А ты не считаешь, что полководец, знающий, о чемдумают его солдаты, становится сильнее, а государственный политик, знающийинтересы своих граждан, становится просто непобедим? Подумай над этим.

— Они почти ничего не решают. Сенат — вот реальнаясила. А эти… — Красс презрительно махнул рукой.

Подошедший раб быстро подал на стол кувшин, вмещавший почтиконгий[117] вина, и десяток мясных лепешек.

— Здравствуй, Диотим.

Раб вздрогнул, едва не выронив блюдо. Он поднял голову, ирадостное оживление осветило его лицо. Он увидел верховного понтифика Рима.

— Приветствую тебя, любимец богов, Гай Юлий Цезарь.

— Откуда этот презренный знает тебя? —подозрительно спросил Красс.

— Я часто захожу сюда. Я же говорил тебе, что люблюбывать в тавернах, общаться с простыми людьми.

— Даже с рабами, — презрительно скривил губыконсуляр.

— Даже с ними, — подтвердил Цезарь, —представь себе, Красс, даже с ними.