Он тянет меня за ногу вниз, ближе к себе, и начинает снимать с меня джинсы. Я паникую. Дергаюсь. Смотрю ему в глаза с испугом. Не так просто открыться добровольно, полностью доверившись.

—Все хорошо, малыш? Мне остановиться?— мягко спрашивает он, и от той ласки, которой искрятся его глаза, меня заполняет странным чувством.

—Н-нет, все хорошо.— Пытаюсь расслабиться и приподнимаю бедра, помогая Давиду стащить с меня джинсы вместе с трусиками. Прячу от него взгляд, прикусываю изнутри щеку. Страшно.

Я чувствую нежные прикосновения его пальцев, он ведет рукой по моим шрамам, и я дергаюсь, когда Давид внезапно опускается и проводит губами по ним.

—Что ты делаешь?— с паникой в голосе спрашиваю я. Ему ведь противно должно быть, а он… дерзко улыбается мне.

—А на что это похоже?— И вновь легкий поцелуй, который поднимается выше и непозволительно долго задерживается между моих разведенных ног.

Меня обжигает его дыхание, язык сводит с ума. Я извиваюсь от его ласк и стону, когда он прекращает их.Давид в спешке приспускает свои штаны, даже не снимая их до конца, и, дрожа от неудовлетворенного возбуждения, разводит мои ноги еще шире. Его член твердый, набухший, готовый. У меня ощущение, что стоит ему войти — и я сразу же взорвусь.

Он заполняет меня одним резким толчком, и я впиваюсь ногтями в ладони, сдерживая громкий крик внутри себя.

—Не больно? Все хорошо?— спрашивает он, заметив мою реакцию и обдавая шею горячим дыханием.

—Да, не останавливайся.— Я выгибаюсь ему навстречу и принимаю его полностью.

Я перестаю воспринимать реальность и контролировать себя. В порыве страсти громко стону, прошу не останавливаться, двигаюсь бедрами навстречу, чтобы он мог войти в меня еще глубже. Выгибалась дугой, чувствуя, как с каждым его толчком приближается желанная разрядка. Дыхание Давида давно сбилось и стало неровным, он наращивает ритм, вбиваясь в меня со всей мощью, и я чувствую, как мир вокруг взрывается разноцветными красками.

Давид с рыком выходит из меня и изливается прямо на живот. Я забываю, как дышать. Замираю под ним, не в силах пошевелиться, ловлю ртом воздух, никак не могу насытиться кислородом. Легкие разрывает.

Давид обессиленно падает на меня сверху, и я обвиваю руками его шею, сжимаю в своих объятиях. Я задыхаюсь от удовольствия, оттого, что мы так близко друг к другу, и оттого, что я наконец-то могу чувствовать на себе его обнаженное вспотевшее тело.

Сбоку что-то в кустах зашуршало, прерывая наше блаженство. Я дергаюсь, тянусь к своим вещам.

—Там, кажется, кто-то есть,— испуганно говорю я, косясь в сторону.

—Скорее всего, заяц или куропатка. Их здесь полно водится. Пойдем искупаемся, я испачкал тебя.— Губы Давида находят мои, касаются мягко, осторожно. Он заглядывает мне в глаза.— Хорошо ведь было?

—Да,— признаюсь, не в силах соврать.— Не хочу купаться, дай мне джинсы, пожалуйста?— прошу его, желая как можно быстрее закрыть свои ноги от его взгляда.

Возбуждение схлынуло, и теперь все по-другому воспринимается.

Давид застывает, с легкостью угадав причину моей просьбы.

—Я уже говорил тебе и повторю еще раз. Это,— он ведет ладонью вниз по моей ноге, выражение его лица серьезное,— нисколько не делает тебя хуже. Меня не отвращают и не пугают твои шрамы. А теперь поднимайся, мы идем плавать. Это последние теплые деньки, нужно использовать это.

Ужин выдался напряженным. Настя сидела с кислым выражением лица, в разговоре почти не принимала участия, ела вяло. Складывалось ощущение, словно мы ее чем-то обидели. Но никто особого внимания на это не обратил, потому что у нее стабильно несколько раз в день портится настроение.

Мы же с Давидом только и делаем, что переглядываемся. А еще я под столом то и дело его ногу задеваю, веду вверх пальчиками и улыбаюсь, когда замечаю, как он напрягается от этой мимолетной ласки.

Необычно осознавать, что я имею на него такое влияние. Ведь я привыкла видеть себя в его глазах назойливым котенком.

Утром я просыпаюсь позже всех. Давида в комнате нет, зато Настя сидит на своей кровати, не отрывая от меня враждебного взгляда.

Я потягиваюсь, поправляю волосы, свешиваю ноги с кровати.

—Что?— смотрю на нее.— Я тебе чем-то не угодила?

Настя фыркает в ответ, но не отворачивается.

—Отца здесь нет, делить нам некого. К тому же я с ним три года не общалась. Так чем ты снова недовольна?— спрашиваю ее, вспоминая, как она реагировала на мое появление в их доме первое время. Но тогда я все списала на детскую ревность, все же ей было чуть больше десяти лет. Совсем ребенок еще.

—Отстань от Давида,— внезапно выпаливает она.

—Что, прости?— Мои глаза расширяются от удивления. Мне точно не послышалось?

—Я видела вас.

И на мой взгляд, полный недоумения, объясняет:

—Вчера вас видела. Как вы трахались у реки.

Щеки заливает румянец, мне становится неловко, что она застала нас с Давидом во время занятия любовью.

—Подглядывать некрасиво,— глухо произношу я, злясь на себя. Не нужно было поддаваться его напору, говорила же ему, что нас могут увидеть!

—Отстань от него,— шипит Настя, спрыгивая с кровати, и становится передо мной, упирает руки в бока, смотрит на пеня с жгучей ненавистью.—У тебя уже был шанс, ты его упустила, бросила его! Сбежала! А теперь вернулась, вся такая несчастная, и снова собираешься портить ему жизнь.

Ее красивое кукольное личико перекашивается от злости.

—Мне кажется, наши с Леоновым отношения не твое дело,— я начинаю заводиться.

—Тогда ты ошибаешься. Ты с ним сколько знакома была? Несколько месяцев? А я три года с ним практически под одной крышей прожила! Ты ему не подходишь, ясно?

—А кто подходит? Ты, что ли?— выплевываю я, тоже поднимаясь и равняясь с ней ростом.

Настя закрывает и открывает рот.

—Да хотя бы я!— выпаливает на одном дыхании, глаза лихорадочно горят.

У меня в голове наконец-то складывается пазл. Все эти ее заигрывания, улыбки, желание выделиться — она и в самом деле влюбилась в Леонова.

—Ты слишком маленькая и неопытная для него, Настя,— качаю я головой, поражаясь тому, что две сестры, несмотря на то, какие разные между собой, умудрились на одни и те же грабли налететь.

—А ты у нас взрослая, да?— ее голос сочится ядом.— Не нужна ему такая уродина, как ты. А раздвигать ноги любая сможет.

Я опешила от такого заявления, Настя же смерила меня презрительным взглядом.

—Уж кем-кем, а уродиной меня еще ни разу не называли,— хмыкаю я.

—Я видела твои ноги. Эти ужасные шрамы. Давид с тобой, наверное, с закрытыми глазами трахается. Не знаю, как его еще не вырвало оттого, что он к тебе прикасается.