—Замолчи. Это неправда.

—Зачем мне врать?— Выгибаю бровь, поднимая на нее взгляд.

—Хочешь выше меня казаться.

—Не хочу никого обидеть, но моя мама была доктором биологических наук, а твоя колледж швейный окончила.

Настя надулась. Ответить нечего. Потому что и сама правду знает.

У меня нет цели обидеть Юлю, она прекрасная женщина, но и сестре стоит спуститься с небес. Она имеет все благодаря отцу, а не своему королевскому происхождению. А отец у нас один.

—Готово, забрасывай свою удочку, Давид следит за нами. И натяни на лицо улыбку, иначе, боюсь, он закроет нас в одном из тех непригодных для жизни домиков и заставит провести ночь вместе с крысами.

—Он не сделает этого,— с уверенностью заявляет Настя.

—Ты его совершенно не знаешь. А я жила с ним под одной крышей полгода. Он любит наказывать.

Правда, каким способом, не уточняю. Настя пусть сама себе надумает — в конце концов, он в ее глазах должен быть авторитетом, а не объектом воздыхания.

Я без проблем забрасываю удочку, сажусь на поваленное дерево. Настя пытается повторить за мной, но поплавок плюхается метра за два от нас. Я с трудом сдерживаю улыбку, наблюдая за ее потугами. Она что-то бубнит под нос, в конце концов сдается, садится на другой конец бревна и смотрит вдаль.

Я оглядываюсь назад. Давида уже нет.

—Ведро забыли,— говорю как бы между прочим.

—Брось, ты что, и в самом деле думаешь, мы что-то поймаем?

—Ты — точно нет.— Бросаю взгляд на поплавок, что недалеко от нас в воде маячит.

Минут десять молчим, потом Настя, заметив, что Давида нет, смелеет, бросает удочку на землю, отходит в сторону. Я не останавливаю ее. Мне от ее общества тоже душно. Сначала отца делили, теперь вот Давид ей приглянулся. Скорее бы все это закончилось и жизнь в прежнее русло вернулась.

Не знаю, сколько сижу так, но вдруг замечаю, как дергается поплавок сестры.

—Насть!— зову ее.— У тебя клюет!— С неверием смотрю на ее удочку.

У нее глаза расширяются, загораются восторг и удивление. Она срывается с места, подбегает ко мне.

—Что делать?— Застывает рядом, чуть ли не прыгая от нетерпения.

—Тяни.

—Точно!

Он хватается за удочку, я рядом с ней становлюсь. Она нетерпеливо крутит катушку, а потом просто дергает вверх, натягивая леску, и мы начинаем визжать. Дружно и громко. Потому что на крючке никакая не рыба, а…

—Гадюка! Господи! А-а-а!— Настя отбрасывает в сторону удочку, мы срываемся с места и начинаем бежать.

Я даже забываю о том, что хромаю. Не отстаю от резвой Насти. Адреналин переполняет меня, сердце стучит, норовя из груди выпрыгнуть.

Мы заскакиваем в дом, закрываем за собой дверь. На защелку. Словно гадюка способна отворить ее. Сползаем по стенке на пол, бросаем друг на друга взгляды, замираем и начинаем хохотать. От души.

—Гадюка поймала гадюку,— не могу сдержаться от едкого комментария.

—Если бы еще немного посидели, ты наверняка уродливую лягушку вытащила б,— говорит Настя, но в этот раз ее слова не обижают. Голос звучит не зло. Шутит, как и я.

Мы все еще улыбаемся, неловко друг на друга смотрим.

—Прости, я не считаю, что ты уродина,— внезапно говорит она, прочищая горло. Эти слова даются ей нелегко.— И мне жаль, что после аварии у тебя остались шрамы. Я не знаю, как жила бы, если бы со мной такое случилось.

Я опускаю взгляд на ее ноги. Она в коротких шортиках. Может себе позволить. Завидно.

—И ты прости за грубые слова, Настя. И пойми, что я никогда не стремилась забрать внимание отца. Ты ведь знаешь, мы с ним никогда не ладили. Ты с ним росла, а я с бабушкой. Долой с глаз, словно ненужного щенка выбросил.

На душе отчего-то грустно становится. Потому что я правду сказала. И хоть вслух никогда не признаюсь, но мне не хватало отца. Просто чтобы похвалил меня за оценки хорошие, разделил радость от того, что я выиграла очередную районную олимпиаду, был рядом, когда я волновалась перед выступлениями, и на коленки дул, потому что зеленка щипала.

На глазах появились слезы. Когда у меня будут дети, я все сделаю, чтобы в их жизнях было достаточно родительской любви и внимания. А для этого нужно выбрать «правильного» мужа. Чтобы меня любил и уважал и появлению детей радовался.

—Он любит тебя,— разрывает затянувшуюся тишину Настя.— Помню, раньше каждый вечер звонил твоей бабушке и спрашивал, как у тебя день прошел, все ли хорошо, не нужно ли чего-то. Подарки на праздники всегда тебе сам выбирал,— внезапно огорошивает меня она.

—Но… это ведь не исправит того, что он никогда не присутствовал в моей жизни напрямую. Я по пальцам сосчитать могу, сколько раз видела его до смерти бабушки.— Качаю головой и подтягиваю к груди колени.

Насте возразить нечего. Потому что это правда.

—Отцовская любовь досталась вам с Юрой, а я… я — это обязательство, которое никуда не денется,— с горечью произношу я.

—Он волновался за тебя, когда ты… улетела,— тихо говорит Настя, а в следующую минуту мы вздрагиваем и подскакиваем на ноги. Испуганно смотрим друг на друга. Потому что где-то вдалеке раздается выстрел. Один. Второй. Третий. Сердце пропускает удар.

—Давид,— хриплю я, бросаясь к двери.

Мы выбегаем во двор, оглядываемся вокруг, не понимая, откуда шел звук.

—Вдруг его ранили?— жалобно пищит рядом Настя. Мне о таком даже думать не хочется.— Нужно пойти туда. Найти Давида.

—Давид приказал прятаться, если что-то пойдет не так. Думаю, звуки стрельбы можно расценить именно так,— хрипло говорю я и прислушиваюсь к звенящей тишине. Мои слова противоречат желанием. Я с трудом сдерживаю себя, чтобы не рвануть в виноградники и не начать выкрикивать во все горло имя Леонова.

—Мы не можем! Вдруг ему помощь нужна,— в голосе сестры проскальзывают истеричные нотки, она делает шаг вперед, собираясь на поиски, но я хватаю ее за локоть.

—Подумай сама, Настя, чем мы поможем ему, если там вооруженные люди? Только проблем создадим. А вдруг он прячется от них и тут мы выходим прямо в лапы нападавших?

Настя мнется. Понимает, что в моих словах есть здравый смысл, но всей душой, как и я, совершенно по-другому поступить хочет.

—Идем.— Тяну ее в ту сторону, где Давид приказал нам укрыться в случае чего. Действую жестко, решительно, пока есть силы. Пока волнение за Леонова не вытеснило из головы все здравые мысли.

—Мы не можем его там оставить,— противится Настя.

—Не разговаривай так громко. Давай, Настя, нужно поторопиться. Вроде бы все утихло.— Оборачиваюсь назад, а сама от страха дрожу всем телом. Про себя молюсь, чтобы с Давидом ничего не произошло. Звуки выстрелов — это слишком серьезно. Это уже не игра, не репетиция. Враг совсем рядом.