У режиссеров, как ни удивительно, история кино часто сводится к выбору своего контекста. Я очень хорошо знаю избирательность наших режиссеров, которые, если они не любят какого-то коллегу, они говорят, что «это вообще не кино». И так не только у нас, надо сказать, а во всем мире. «Вот мое кино – это кино. И, естественно, у меня есть предшественники. Вот настоящее кино. А все другое – это театр, а это живопись, снятая на пленку, а это вообще жизнеподобие».

Но я бы сказал, что режиссерам я бы преподал урок теории относительности в кино. Вот мне бы очень хотелось провести такой семинар, который мне никогда не удавалось сделать, – разные трактовки одного сюжета. Это мы делали для наших киноманов. Сюжет и трактовка, когда мы даем четыре экранизации «Анны Карениной» или пять экранизаций «Доктора Джекила и мистера Хайда». Мы это делали со школьниками. Ребята с огромным увлечением смотрели разные трактовки, потом писали, прочитав благодаря этому Стивенсона. И оказывалось, что это очень креативно, дает возможность человеку понять, во-первых, что он один из множества, а отнюдь не абсолют, а с другой стороны, какие возможности скрыты в одной ситуации, в одном характере, в одном сюжете.

Киноведы же обязаны знать все! И вот это самое трудное. Я бы киноведов заставлял быть монахами. Но я не имею права на это. Вот какое-то время провести в послушничестве, перестать выносить оценки, перестать быть аукционщиками – вот бьют молотком и говорят: «Это стоит столько-то, это стоит столько-то». Вот это категорически запретить им! Но дать послушно читать молитвы разных режиссеров. Потому что больше всего киноведов сейчас губит верхоглядство. Набора из десяти имен им достаточно для того, чтобы описать если не всю историю кино, то, во всяком случае, современную ситуацию. И представить, что там есть еще двенадцатый и четырнадцатый – вот это им, чаще всего, лень.

Кроме того, они включены сейчас в индустрию рекламы, которая съедает большинство киноведов. У нас стирается понятие киноведа, у нас кончилась, к сожалению, теория кино. В нашей стране почти нет теории кино, увы. Она есть во Франции, она есть в Италии, насколько я могу судить. Очень много теоретических занятий в Америке. Но у нас никто не занимается теорией кино вообще. Даже если читают, предположим, Вальтера Беньямина, то попробуй поговорить с ними всерьез о том, как описанное им сегодня проявляется.

Иногда я пробовал поговорить по поводу «отчуждения» Брехта, которое очень существенно, как ни удивительно, в связи с новой волной в Индии.

Индия, которая была построена на мелодраматической основе – казалось бы, страна мелодрам… Вдруг появилась целая серия замечательных режиссеров, которые мало того, что Брехту поклонялись, они еще и Брессона изучали. То есть совершенно другая традиция! И понятно, почему.

Но попробуй с нашими режиссерами поговорить об этом! Какой Брехт?! Да не только с режиссерами, а с киноведами. Этого не существует! Тем более, для кино. Это театр, может быть. Я не говорю, что «нравится – не нравится». Я говорю о баллах…

Вот эти все призы, к сожалению, избаловали нас всех. Почему я сейчас отказываюсь быть в жюри? Я принял для себя решение – как бросил курить, так бросил жюри. Все, кончилось это время. Потому что я должен предпочесть один фильм другому, я должен сказать, что этот – золотой, а этот – серебряный, а тот – вообще деревянный, да? И я не могу понять, почему я должен судить одного режиссера с позиции другого режиссера.

У меня есть один момент в биографии, который сыграл, я боюсь, отрицательную роль в судьбе Музея кино, когда я не голосовал за присуждение «Золотого льва» одному нашему режиссеру. Потом он отомстил мне лично, я это знаю, а заодно и Музею. Но я до сих пор убежден, что в том конкурсе в Венеции, там присутствовал Оливейра, там присутствовал Чжан Имоу, там было еще несколько имен выше этого фильма. И голосовать за него, за «Золотого льва» только потому, что он, скажем, мой соотечественник – это, извините, нарушение профессиональной этики. В этом смысле я патриот кино, а не патриот той или иной страны.

Кроме того, я должен почему-то отказать в уважении тому же Оливейре, который делает «Преступление и наказание» Достоевского, перенеся это в португальский сумасшедший дом и сделав совершенно оригинальную трактовку сюжета Достоевского, ради картины, которая просто amusant, которая повеселила публику, которая легко поглотилась, в такой «облатке». Проглотил, запил – все замечательно.

Понимаете, критерии весьма относительные, да и сама ситуация этого суда неправильная. То есть я могу сказать: «Этот фильм мне нравится больше, этот нравится меньше», – но это ничего не значит, это мое личное мнение. И голосованием тут ничего не решишь. Демократия в этом невозможна, она оскорбительна во всех отношениях.

Поэтому киноведы не могут быть ни аукционщиками, ни прокурорами (если не криминальный случай), и даже, желательно, ни судьями. Вот адвокатами – еще возможно.

ЛН: Наум Ихильевич, а кинофестивали вообще нужны?

НК: Это очень серьезный вопрос. Я знаю, что они помогают молодым выйти на передние рубежи, признать имя, завоевать бюджет будущей постановки, а не только оправдать бюджет представленной работы. Это совершенно необходимо для продюсеров, для кинопроизводства и так далее. И я даже не против конкурсных фестивалей, хотя, на мой взгляд, если фестиваль относится честно к своему призванию, приглашение на него уже и есть отметка, что «обратите внимание на этот фильм».

Я бы делал так, как делал Оберхаузен[ский кинофестиваль] когда-то или как делает Форум молодого кино в Берлине: приглашение есть знак отмеченности и сигнал публике: «Посмотрите этот фильм и следите за кинорежиссером». Так фестиваль берет на себя роль попутного ветра, но отнюдь не этого категорического императива.

С другой стороны, у меня возникает вопрос, является ли конкурсный фестиваль единственной формой поддержать картину? Дело в том, что у нас отсутствует такое поощрение и, соответственно, финансовая поддержка, как рекомендация для курса – университетского, школьного и прочего. Потому что, на самом деле, я бы целый ряд фильмов рекомендовал для обучения. Это может быть страноведение, это может быть нравственность, для философов это может быть, предположим, социологически интересный фильм или фильм, интересный с точки зрения филологии. Но это абсолютно необходимо, и когда-нибудь, я надеюсь, фильмы будут подпадать в новой записи на DVD или каких-то других носителях в библиотеки, университеты и так далее, что обеспечит им минимум самоокупаемости.

Потому что сейчас чемпионы доходности – на которые было потрачено триста миллионов