Необоснованные слухи о присутствии тысяч итальянцев в советской Азии периодически продолжали накалять общественное мнение, которое и без того подогревалось ярым антикоммунизмом. 1 января 1925 г. газета «Piccolo» из Триеста сообщила о «сенсационных откровениях» одного бывшего пленного: вернувшись на Родину, он рассказал о 50 тыс. австро-венгерских военнопленных, проданных русскими в Маньчжурию китайцам в качестве рабов, привязанных к плугу, как тягловая скотина, — новых крепостных, вынужденных терпеть невыразимые лишения «под тиранией желтой расы»[613]. Еще более показательным для истерического возбуждения общественного мнения и прессы по поводу пропавших без вести является другая сенсация, два месяца спустя, согласно которой двенадцать пленных из провинции Удине после многолетнего пребывания в Сибири прибыли в Италию в таком жалком виде, что их пришлось немедленно поместить в приют. На самом деле это были душевнобольные из Гориции, эвакуированные во время мировой войны и теперь возвращенные в свой регион[614].

Несколько раз посольство Италии в Москве опровергало беспочвенные слухи о тысячах итальянцев в России, которые якобы всё еще находятся в плену или не могут вернуться домой. Оно заявляло о готовности к поиску, а также о лояльном сотрудничестве со стороны советских властей. Правда заключалась в том, что бывшие пленные не всегда так уж охотно возвращаются в свои края. Иногда случалось так, что их отслеживали или они сами обращались в итальянские учреждения, а затем, после нескольких контактов и обмена корреспонденцией, исчезали, не оставив о себе никаких известий. Это происходило «по личным причинам, которые иногда заслоняют даже их семейные обязанности [в Италии], а также их обязанности по отношению к своей Родине»[615]. По словам посла, к тому времени те, кто действительно хотел вернуться в Италию, уже нашли способ сделать это: «Итальянец, затерянный в русской деревне, игнорирующий свою Родину и возможное возвращение, является выдумкой, за исключением очень редких единичных случаев, граничащих с психическими заболеваниями»[616].

Чтобы положить конец неконтролируемым слухам и давлению — особенно со стороны Тренто — с целью организации новой поисковой экспедиции, Министерство иностранных дел поддержало и придало официальный статус специальной миссии, организованной Ассоциацией «российских» ветеранов (Associazione reduci dalla Russia) в Тренто. Миссию возглавил бывший пленный Аттилио Арланк, совершивший две поездки в 1925–1926 гг., первую — к юго-востоку от Москвы (в район, где находился Кирсановский лагерь), вторую — на Урал и в Сибирь[617]. В своих отчетах во время и по окончании миссии Арланк опровергал слухи о тысячах пленных, которые якобы всё еще разбросаны по России, не могут вернуться или даже находятся в заключении. Никого из бывших пленных не заставляли заниматься насильно тяжелым трудом, все они сами стремились получить занятие — часто свое довоенное — и все пользовались теми же правами и несли те же обязанности, что и советские граждане. Арланк убедительно доказал, что многие «пропавшие» итальянские пленники, вероятно, умерли от эпидемий в лагерях еще до революции и были похоронены в братских могилах без каких-либо записей. Другие, столь же многочисленные, гибли от несчастных случаев, голода и болезней во время отчаянных попыток уйти на Запад или же в водовороте Гражданской войны, возможно, надев униформу одной из враждующих сторон. Однако ни на кладбищах, ни в реестрах смертей о них не было найдено никаких следов, что все-таки вселяло надежду в их семьи.

В фантастическом изложении Арланка, к тому же, бывшие пленники предстают как существенная реальность советского общества; по его подсчетам, на Урале и в Сибири их якобы насчитывалось до 55 тыс. человек: «Бывших военнопленных можно найти повсюду. Их можно встретить везде: в городах, на фабриках, заводах, в государственных учреждениях и социальных учреждениях всех видов, на железных дорогах, в станционных конторах, в поездах, или занимающихся независимым ремеслом, в деревнях вблизи и вдали от городских центров, в сельском хозяйстве, на шахтах»[618].

Их, конечно, было мало, но они, действительно, были. Некоторые создали в России новые семьи и теперь не знали, как поступить. Другие не торопились, говоря, что хотят завершить свои дела перед отъездом, или же избегали контактов с итальянской миссией, боясь, что их подвергнут неизвестно каким обязанностям. Иные казались напуганными идеей возвращения в неведомую реальность, как, например, пленный, который, хотя и жил в тяжелых условиях, отказался от предложения Арланка: «Для него возвращение в Италию после 10 лет в Сибири кажется слишком рискованным шагом»[619]. Несколько бывших пленных все-таки приняли приглашение миссии и вернулись в Италию, но своими отчетами Арланк в итоге нанес серьезный удар по надеждам семей пропавших без вести.

Однако в последующие годы и почти вплоть до кануна Второй мировой войны время от времени объявлялись бывшие пленные, которые считались без вести пропавшими, или которых разыскивали итальянские консульские службы. Антонио Подгорник из Гориции был идентифицирован и репатриирован в 1926 г. итальянскими властями из Сибири, где прожил много лет, не зная, что война закончилась[620]. Джузеппе Джельбманн вернулся из Омской области в Мальборгетто, недалеко от Удине, уже в 1931 г.: пришлось удалить свое имя с надгробия павших воинов на сельском кладбище[621]. Но многие итальянцы, оставшиеся в России, не собирались возвращаться домой и делали всё возможное, чтобы избежать розысков итальянского посольства в Москве. Причины перечислил сам посол: «они создали семью, забыли родной язык, ассимилировались с русским бытом и приняли большевистские политические идеи»[622].