— В форме прислуги?

Его замечание застало меня врасплох.

— Есть одна такая. Правда, я думаю, это что-то вроде маскарада. То есть моя бабушка предложила вашей бабушке надеть форму, чтобы сделать интересную фотографию.

Он расхохотался, искренне и заразительно. Я не удержалась и рассмеялась тоже, потом спросила:

— Почему вы смеетесь?

— Я писал докторскую диссертацию по Стриндбергу[31]и внимательно прочитал его автобиографический роман «Сын служанки». Он был сыном служанки, и его это терзало. Маме не понравилось, что я выбрал такую тему.

— Почему?

— Моя бабушка долгое время работала прислугой, по крайней мере лет двадцать. Она любила рассказывать о тех годах. В конце концов, это была ее молодость. Но моя мама терпеть этого не могла, она стыдилась матери, которая была служанкой. А бабушка подыгрывала ей. То есть дразнила ее. Я тогда был слишком маленьким, но кое-что помню. Она расхаживала в своей любимой форме, надевала фартук и накрахмаленный чепец, когда шла открывать дверь. И все в таком духе — можете себе представить?

Я вспомнила, как Свонни приходила к Джоан Селлвей, холодный прием, который ей оказали, отказ от беседы. Я спросила Пола, хорошо ли он помнит Хансине, любил ли ее. Правда ли она была по-матерински заботливой, доброй, как я ее себе представляла по дневникам?

— Не особенно, — ответил Пол. — Какие-то воспоминания подсказывают мне, что она не любила детей. Она жила с нами и часто ссорилась с мамой. Мне казалось, ей доставляет удовольствие сначала вывести маму из себя, а потом мириться. Причем и то и другое она делала искренне. Я больше любил другую бабушку. Видимо, я чувствовал, что она относилась ко мне как к личности, считалась с моими правами, а не использовала как пешку в своих взрослых играх. Когда вы говорите, что она была доброй и заботливой, наверное, вспоминаете, как она играла с Моэнсом и Кнудом?

Я настолько удивилась, что спросила напрямую:

— Значит, вы читали дневники?

— Конечно, и думал, что вы знаете об этом.

— Большинство мужчин, когда их об этом спрашивают, отвечают: «Нет, но моя жена читала».

— Я не женат. А когда был, то еще не издали первые дневники. Вы позволите мне взглянуть на них?

Пол держал дневник двумя руками, с восхищением и благоговением. Он откровенно радовался, как ребенок, получивший долгожданный рождественский подарок. Пятна плесени, коричневые отметины на страницах озадачили Пола, и он удивленно покачал головой, когда я объяснила, где Аста прятала свои записи и как их обнаружили.

Я принесла ему новый экземпляр «Асты» первого издания. Пол сравнил его с подлинником и, конечно, подтвердил, что и в изданной книге, и в рукописном переводе нет пяти листов, но если я хочу более точного сравнения, ему потребуется время. Позволю ли я ему взять дневник с собой? Только за 1905 год.

Час назад я и помыслить об этом не могла бы, но сейчас неожиданно для себя сказала: конечно, как же иначе? Я знала, что с дневником ничего не случится. И постаралась не обращать внимания на ощущение, что при этих моих словах Свонни перевернулась в гробу.

— Вам о чем-нибудь говорит фамилия Ропер? — спросила я.

— «Невесты в ванной», — сразу ответил он, но затем засомневался. — Нет, что-то с мышьяком. Отравитель, вроде Криппена.

Я объяснила. Вернее, объяснила, чего хотела Кэри, а не то, чего хотела я. Я не была уверена, чего хочу. Я дала ему «Знаменитые судебные процессы» с подписью Асты. В конце концов, теперь у меня две книги.

— А можно заодно взять дневники за следующие два года?

Отказывая ему, я прекрасно понимала, что приглашаю его вернуться за ними, когда он закончит с первым томом. По улыбке, с которой он посмотрел на меня, прощаясь, я догадалась, что он тоже понял это. Здесь можно было бы сказать, что он пригласил меня пообедать, но это не совсем так. Мы одновременно признались, что проголодались, пропустили время, когда обычно обедаем, и что на Саут-Энд-Грин есть несколько ресторанов. Конечно, он предложил пообедать вместе, но так, как это делают старые друзья.

— Пойдемте поедим.

— Только надену пальто, — сказала я.

Поздно вечером я стала перечитывать первую часть «Асты» и удивилась, когда поняла, в какое смятение они привели меня. Нападки Асты на Хансине, едкие комментарии, которые шли почти как подтекст, больно задевали меня — так, что я морщилась. Впервые я подумала, что могли чувствовать потомки Хансине, прочитав эти недобрые замечания Асты в ее адрес. Каково было Джоан Селлвей, когда она увидела, что ее мать описывают как «глупую», «животное с фермы», «толстую», «краснолицую», «жадную», «ленивую» и «недостойную общаться со своей хозяйкой».

Если бы Пол не сказал мне, что уже читал книгу, я чувствовала бы себя гораздо хуже. И я вознесла благодарственную молитву, что задала тот неуклюжий вопрос. Так или иначе, он скоро вновь доберется до язвительных замечаний Асты в оригинале, а заодно и в переводе Маргрете Купер. Почему-то мне казалось, что все это в целом будет очень неприятно. Я знала, что увижу Пола снова, поскольку он добросовестный человек, но меня нисколько не удивило бы, верни он бумаги с краткой выразительной запиской.

Той ночью я долго не ложилась спать, листала дневники в поисках упоминаний о Ропере или ключа к разгадке тайны происхождения Свонни. Обнаружила я только одно — Аста слишком много пишет о вопросах Расмуса по поводу новорожденной и замечаний насчет ее внешности, словно ей было что скрывать. Меня это насторожило. Я говорила, что не была замужем и мало знаю о семейной жизни, но меня поразила мысль, что близкие люди могут скрывать друг от друга такие вещи. И это мои дедушка и бабушка, которые прожили вместе более пятидесяти лет, всю жизнь спали в одной постели и произвели на свет много детей. После таких раздумий я почти пришла к тому же выводу, что и Свонни в конце жизни, — Аста говорила правду, когда отреклась от своих прежних слов и призналась, что историю с удочерением она придумала.

А как быть с анонимным письмом? Торбен считал, что Аста сама отправила его. Она выхватила письмо из рук Свонни и быстро разорвала на кусочки, которые потом сожгла. Чтобы никто не смог проверить, не она ли его написала.

Такое письмо могло быть очень хитрым способом сообщить Свонни правду о ее происхождении. Аста могла решить, что будет лучше, если Свонни узнает об этом прежде, чем она умрет. Посылая письмо, она избежит первого, невероятно трудного разговора, и они сразу же начнут спорить и обсуждать это. И у Асты появится возможность решить: признаваться или отказываться от своих слов.

Она, конечно, сделала и то и другое.

Перевод дневников дорого обошелся Свонни. Она не остановилась на первом, ей захотелось продолжить. Она попросила Маргрете Купер перевести все десять дневников, написанных Астой между 1905 и 1914 годами.