Миссис Купер наверняка была занятой женщиной. Она владела тремя скандинавскими языками, к тому же являлась одним из редких языковедов, кто переводит в обе стороны, и получала много заказов. Переводила с английского на датский для датских издателей, и с датского на английский — для английских. Датчанка, вышедшая за англичанина, воспитанная, как и Свонни, в двуязычной семье, она в совершенстве владела обоими языками. В отличие от Свонни, которая первая признала бы это, у нее было хорошее языковое и литературное чутье.

Но я с трудом допускаю, что Маргрете горела желанием потратить многие месяцы, возможно годы, на перевод, который мог казаться лишь прихотью богатой женщины. Начав работать, она и в мыслях не имела, что переводы будут изданы или что их публикация предполагается. Она взялась за работу из-за денег, во всяком случае изначально. Однако она быстро поняла, что это не банальные дневники, их стиль и содержание слишком отличаются от петербургских сочинений кузины Торбена. Она призналась Свонни, что продолжила перевод, во-первых, потому, что ее очаровала Аста, а во-вторых, она увидела, что есть большая вероятность их публикации.

Это вдохновило Свонни. Она пришла в восторг, когда увидела черновые переводы, сделанные Маргрете Купер. О том, что она почувствовала, когда читала в записях Асты, что с рождением моей мамы Morfar совсем охладел к старшей дочери, Свонни не сказала ни слова. Возможно, со временем она смирилась. И, конечно же, к тому моменту уже вырвала те пять листов, что давали ключ к разгадке тайны ее происхождения.

Задавала она себе вопрос: а знал ли Morfar? В дневниках на это ничего не указывает, и Аста, кажется, сама недоумевает, почему он не любит Свонни. Возможно, он ощущал или сильно подозревал, что Свонни не его ребенок, хотя и считал невозможным, что Аста могла ему изменить. Красота Свонни, белокурые волосы, высокий рост, белая кожа говорили против нее. Откуда все это? Явно не от его крестьянских предков — смуглых, темноволосых, крепкого телосложения. Но и не от предков Асты — рыжеволосых, веснушчатых, приземистых, никто из которых не был выше пяти футов десяти дюймов, а Свонни в семнадцать лет доросла почти до шести футов. Но Аста не могла ему изменить, Аста не обманывала его.

Спрашивала ли Свонни себя об этом или нет, я сказать не могу, она больше не говорила со мной о своем рождении или удочерении. Потом стало очевидно, что вопрос происхождения по-прежнему важен для нее. Но при мне она молчала. А значит, не заговаривала об этом больше ни с кем. Кроме того, в это время, в середине семидесятых, она начала занимать положение, где не должно возникнуть никаких сомнений, что она дочь Асты Вестербю.

Ее будущий успех, известность и благополучие зависели именно от этого. Она должна распоряжаться дневниками и редактировать их, хранить святыню, быть наперсницей матери при жизни и говорить за нее после смерти.

Она предложила первую часть дневников, которая впоследствии стала «Астой», двум английским издателям. Оба отказались, правда второй раздумывал дольше первого, и все. Шел 1976 год, и «Сельские дневники леди эпохи Эдуарда» еще не издали, их не собирались издавать и в следующем году. И просто так совпало, что Свонни озаглавила рукопись «Дневник датчанки».

Отказы не обескуражили ее. С самого начала она верила в ценность дневников, и Маргрете Купер, с которой Свонни подружилась, поддерживала ее в этом. Именно она убедила датского издателя Гюльдендэля взглянуть на фотокопию оригинала, которую тщательно сделала на старой копировальной машине «Ронео». Так случилось, что дневник Асты, написанный на датском языке, первыми оценили читатели ее родной страны. В 1978 году Гюльдендэль издал книгу большого формата с прекрасными иллюстрациями. Ее назвали «Asta's Bog».[32]

Эти иллюстрации поместили и в Лондонское издание, когда в том же году Свонни нашла английского издателя. Почти половина из них — рисунки карандашом или акварели. Рынок Хэкни в первое десятилетие двадцатого века, молодая леди в модном костюме автомобилиста и многое другое. Остальное — семейные фотографии. На обложке в виде медальона поместили снимок юной Асты, сделанный в Стокгольме фотографом Берцелиусом. Аста в платье с острым вырезом, шелковой отделкой и оранжевым воротником. Волосы туго стянуты на затылке, только выбиваются маленькие завитки. На самом деле фотография не соответствует времени написания первого дневника. Аста выглядит взрослой, но фотографию сделали, когда ей было четырнадцать. Она тогда гостила в Швеции у кузена своей матери и его детей — Бодиль и Сигрид.

Нет нужды описывать «Асту» и дальше. Кто не читал книгу, по крайней мере могли ее видеть. Кто не видел саму книгу, мог видеть фотографию обложки в газетах и журналах или в витринах магазинов. Хотя Свонни не была особо дальновидной, у нее хватило здравого смысла настоять на особом пункте в контракте с издателями. Согласно этому пункту она получала эксклюзивное право использовать фотографию обложки, а также иллюстрации из книги на календарях, чайных обертках, баночках джема, постельном белье, перчатках, записных книжках, посуде и тому подобном.

Издатели, конечно, согласились. Вряд ли им приходило в голову, что книга разойдется тиражом больше двух тысяч экземпляров. Еще меньше они ожидали, что книга станет культовой. Она должна была появиться в октябре и разойтись к Рождеству.

Тем временем Свонни находилась в Копенгагене по приглашению Гюльдендэля, участвуя в рекламной кампании датского издания дневников. Она остановилась в респектабельном отеле «Нюхаун», бывшем магазине, в баре которого много лет назад, по рассказу Асты, ее пьяный родственник запустил пивную бутылку кому-то в голову, после чего провел ночь в полицейском участке.

Свонни хорошо провела время в Дании. Она писала, что чувствует себя как будто вернулась домой, хотя на самом деле не приезжала туда больше чем на три месяца — те три месяца, когда познакомилась с Торбеном. Потом они несколько раз ездили в Копенгаген, но задерживались там не дольше чем на две недели. Они практически не выезжали из города, а сейчас Свонни путешествовала по всей стране, от Орхуса до Оденсе и Хельсингёра. В рекламных отделах издательств ее, наверное, любили. Она была иностранкой, но говорила по-датски, понимала датчан, охотно ездила куда требовалось и делала все необходимое. Можно было без дубляжа или переводчика давать интервью с ней по телевидению, она не обходила вниманием ни одну датскую газету, даже самую незначительную.

Она навестила своих кузин, вернее кузин Торбена, так как сыновья ее двоюродной бабушки Фредерике умерли бездетными. Свонни провела выходные с племянницей Торбена и ее мужем в Роскильде, ходила в театр и оперу, посетила костелы Фридериксборга и Фреденсборга, дом Андерсена в Оденсе. В Копенгагене она сфотографировалась рядом с андерсоновской Русалочкой, и с тех пор именно эту фотографию печатали на задней обложке каждого издания дневников. На ней Свонни в твидовом костюме и маленькой фетровой шляпке, точно такой, какую носит королева, с неизменной дамской сумочкой через плечо. Из-за роста, великолепной осанки, красивых стройных ног в туфлях на высоком каблуке она выглядит намного моложе своих лет. И уж точно моложе того возраста, о котором вскоре будет рассказывать людям.