их нет. Я просто стою, глядя в глаза Хадсона, и думаю.

Думаю о том, что я почувствую, когда он сделает это снова.

И о том, будет ли он в следующий раз пить кровь из моего запястья… или из какого-то другого места на моем теле.

И о том, какая я на вкус.

Я не осознаю, что последние слова я произнесла вслух, пока глаза Хадсона не темнеют. Затем он поворачивается ко мне лицом и шепчет:

– У тебя восхитительный вкус, Грейс. Я никогда не пробовал ничего лучше. Это как… – Он замолкает и делает глубокий вдох. Затем невесело улыбается и говорит: – У тебя отличный вкус, Грейс. Правда.

Я знаю, что он хотел сказать не это, и я отдала бы все, чтобы узнать, какой была его первоначальная мысль. Но ведь я не говорю ему всего, о чем думаю, так что с моей стороны было бы лицемерием ожидать, что это будет делать он. Как бы мне этого ни хотелось.

Как бы я ни жаждала знать, о чем он думает.

Я едва не спрашиваю его об этом. Но прежде чем я успеваю собраться с духом, Хадсон улыбается и протягивает мне руку:

– Сейчас уже почти одиннадцать. Ты не хочешь пообедать?

Я едва не говорю «нет», едва не выпаливаю, что хочу остаться здесь и дать ему возможность позавтракать. Но это не очень разумно. А потому вместо этого я киваю и беру его за руку. И жду развития событий.

Глава 72

В мечтах

– Грейс –

К тому времени, когда мы опять выходим на улицу, она уже полна народа, и я оживляюсь, обнаружив, что здесь, в Адари, обитают не только рэйфы. Пока я не видела здесь обычных людей, но Хадсон привлекает мое внимание к еще одному вампиру, смеющемуся, глядя в глаза высокому худому существу с зеленой кожей – такой светлой, что она кажется почти просвечивающей.

В расположенном во дворике ресторане обедает стая человековолков – стейк с кровью и вареные яйца, что же еще, – а также здесь присутствует самая настоящая чупакабра, как сообщает мне Хадсон. Она покупает букет фиолетовых маргариток с цветочного лотка.

Впервые после того, как на ферму явилась армия королевы, мне начинает казаться, что мы, возможно, сможем перестать спасаться бегством, и я смотрю на Хадсона с надеждой. Он протягивает мне теплую слоеную булочку, которую купил у уличного продавца еды, и я немедля откусываю кусок, закрываю глаза и испускаю стон. Это потрясающе.

Когда я открываю глаза, Хадсон смотрит на меня как-то странно, но это выражение мгновенно исчезает из его глаз, и он поворачивает на другую улицу, полную торговцев.

Дымка радуется многолюдью и отлично проводит время, уворачиваясь от ног прохожих. Но когда кто-то едва не наступает на нее в третий раз, Хадсон подзывает ее к себе, и она обвивается вокруг его шеи, чтобы по-прежнему иметь возможность видеть все, что происходит.

Мы вышли из гостиницы без конкретного плана, если не считать желания разведать обстановку, так что следующие пару часов мы просто бродим по улицам. Кое-кто из местных пялится на нас, но все ведут себя на редкость дружелюбно.

Погуляв по боковым улицам, мы возвращаемся на огромную площадь в центре Адари. Гостиница, в которой мы остановились, расположена на другом конце площади, и эта площадь так велика, что между нами и гостиницей есть еще много чего, включая громадный парк, занимающий ее середину. Здесь имеется беседка и колодец, где загадывают желания, с дном, усыпанным переливающимися фиолетовыми монетами.

Я всегда обожала водоемы, где загадывают желания, и когда я была маленькой, мой отец около раза в месяц водил меня к большому фонтану в парке Бальбоа, чтобы я могла бросить туда монетку. Я не делала этого, кажется, уже целую вечность. После гибели моих родителей я даже не думала об этом, но сейчас, когда я стою здесь, мне ужасно хочется бросить в воду монетку и загадать желание.

Жаль только, что я не знаю какое.

Может быть, мне стоит пожелать, чтобы мы смогли поселиться здесь и, обретя безопасность, построить жизнь в этом мире, так не похожем на наш?

Но я так и не загадываю никакого желания.

Вместо этого мы направляемся к одной из затейливых фиолетовых скамеек, расставленных на фиалковой траве. Кто-то устанавливает в центре беседки звуковую аппаратуру – вероятно, для прослушиваний, – и я начинаю гадать, когда будут выступать наши трубадуры.

Я прикрываю рот рукой, чтобы скрыть зевок, вдруг осознав, что мы не спали уже столько часов, что и не сосчитать. Я смотрю на Хадсона, и, должно быть, он думает о том же, о чем и я, поскольку спрашивает:

– Как ты думаешь, у нас есть время немного вздремнуть до того, как начнется это шоу ужасов?

– Мне очень хочется сказать «да», но вряд ли, – отвечаю я, когда мы ухитряемся найти последнюю свободную скамейку. Вокруг беседки уже собирается народ, люди сидят на скамейках и на складных стульях, которые они принесли из дома, а некоторые расстилают на траве одеяла и усаживаются на них.

– Может, это к лучшему, – улыбается Хадсон. – Я так устал, что это представление покажется мне сном.

Я фыркаю от смеха, как он наверняка и хотел, и толкаю его плечом.

Проходит еще несколько минут, в течение которых мы не разговариваем ни о чем важном. Дымка резвится в траве перед нами, затем вдруг исчезает. Хадсон встает, чтобы поискать ее, но тут она мчится обратно к нам, нагруженная цветами из одной из клумб.

– Дымка! – говорю я ей, когда она сваливает цветы к нашим ногам. – Нельзя рвать цветы, растущие на клумбах.

Она хнычет, и я чувствую себя виноватой, что сделала ей выговор, но тут она хватает все цветы, лежащие рядом со мной, и осыпает ими Хадсона. Он, разумеется, смеется, и я не могу винить ее за то, что она старается его рассмешить. Мне, в общем-то, тоже нравится звук его смеха.

Хадсон берет два цветка и протягивает один из них Дымке, которая охает и ахает, как будто он подарил ей какой-то умопомрачительно роскошный букет. Что довольно нелепо – ведь это она принесла ему все эти цветы.

Второй цветок он отдает мне, несмотря на неодобрительное шипение Дымки.

«Может, отдать его обратно Хадсону?» – думаю я, но в конечном итоге отдаю его Дымке. Она берет его нехотя, но мне кажется, что мы потихоньку укрепляем нашу зыбкую дружбу.

Люди подходят со всех сторон, пока мы ждем еще несколько минут, когда начнется представление. Наконец вокруг беседки включаются софиты, и под облачным небом начинают плясать красные, желтые, розовые и зеленые лучи.

Проходит еще несколько секунд, и наконец кто-то выходит на сцену, чтобы объявить о начале шоу. Это старик, похожий на человека из нашего мира, с длинными седыми волосами и морщинистым лицом, и он приветствует всех собравшихся на прослушивании для предстоящего фестиваля. У него сиплый голос любителя крепко выпить. Он одет в полосатый желто-оранжевый комбинезон в стиле Дэвида Боуи – включающий в себя огромные украшенные оборками накладные плечи и расклешенные штанины. Наконец он называет себя мэром этого «маленького оазиса».

Сказать, что я потрясена, – это ничего не сказать. Неужели он и есть здешний мэр, от которого, возможно, зависит наша судьба? Мы с Хадсоном переглядываемся.

– Нам надо познакомиться с ним, – бормочет Хадсон.

Я киваю, потому что это правда.

Но с этим придется подождать, потому что в эту минуту к нам подбегает Луми, размахивая руками и крича:

– Пошли! Пошли! У нас мало времени!

Мы с Хадсоном встаем на ноги.

– Времени для чего?

– Для того, чтобы надеть ваши костюмы, для чего же еще.

Выражение на лице Хадсона меня веселит. Хоть бы на его костюме имелись блестки. И хоть бы он оказался как можно более кричащим.

Глава 73

Леди в красном

– Хадсон –

Когда Луми произнес слово «костюмы», я не знаю, что именно я представил себе – но только не это.

Я застегиваю последнюю пуговицу, затем провожу ладонью по ткани строгой рубашки, восхищаясь ее шелковистостью. Обычно мне не очень нравится фиолетовый цвет – конечно, если не считать моих боксеров, – но должен признать, что этот оттенок выглядит по-настоящему великолепно.