Когда я тянусь к телефону, подвески на моем браслете звенят друг о друга, словно издавая слабые, но торжествующие аплодисменты. Мне нужно отправить сообщение, и я не хочу тратить время на бесплодные раздумья, прежде чем решусь на это.

Я листаю записанные в телефонной книге контакты и выбираю номер Тьерри.

* * *

Квартира Тьерри – крошечная студия в квартале Маре. В ней всего одна комната, но ее совершенно волшебная особенность заключается в том, что в ней есть узкий балкон, где достаточно места для стоящих рядом двух стульев. Здесь мы просиживали часами, и за эти часы, думаю, я сказала больше, чем когда-либо раньше. По обоюдному согласию мы не торопимся принять все то, что обрушилось на нас: ни он, ни я не испытываем желания еще раз травмировать свою психику, и я понимаю, что его теперешняя осторожность – следствие того, как я когда-то отдалилась от него. Но он готов предпринять еще один шаг, и я чувствую, что на этот раз связь между нами сильнее, когда-либо.

Когда Тьерри выходит за бокалами и бутылкой вина, у меня звонит телефон. Не желая нарушать умиротворенность возникшего момента, я уже собираюсь отключить его, когда вижу, что звонок от Софи Руссо из музея Гальера.

– Да? – неуверенно говорю я.

Ее голос, лучащийся теплотой, говорит, что она хочет первой поздравить меня: я получила работу.

Когда Тьерри возвращается, я уже стою и разглядываю город. Опускается ночная тьма, и его огни мерцают, словно блестки на черном бархатном одеянии. Вот почему его иногда называют «Городом света». А теперь и я могу назвать его своим домом.

* * *

На выходных мы вместе с Симоной и толпой ее друзей отправились в тот же бар, где мы впервые встретились с Тьерри. Играла музыка, вокруг царило дружелюбие, было поднято множество тостов за начинание моей новой карьеры. Тьерри и я сжимаем под столом руки, не отпуская ни на секунду: ведь мы наконец нашли друг друга.

Под конец вечера мы с Симоной решаем вернуться в квартиру на Рю Кардинале. Пожелав остальным спокойной ночи, мы втроем медленно бредем домой. Симона немного отстает, пропуская вперед меня и Тьерри. Мне нравится чувствовать его рядом, особенно то, как его рука обвивается вокруг моей талии. Я оглядываюсь и вижу, как Симона роется в своей сумочке. Затем она достает наушники и триумфально машет мне ими, а потом снова идет в нескольких ярдах позади нас, слушая доносящуюся из наушников музыку.

Внезапно позади я слышу слабый вопль сирен и поворачиваюсь: вот они, синие огни, не так уж далеко. Они быстро приближаются и несутся по улице, преследуя белый фургон, направляющийся в нашу сторону. Симона слушает музыку, ничего не замечает и лишь вопросительно улыбается мне. Думая, что я жду, пока она догонит нас, она добродушно машет руками: мол, идите дальше. Но фургон мчится прямо к ней: очевидно, водитель потерял управление. Огни полицейской машины словно парят прямо над ним, освещая его борта голубым пламенем, пытаясь заставить его свернуть, но тот продолжает приближаться. Кажется, что время остановилось, когда фургон резко поворачивает и осаживает ход на тротуаре позади Симоны.

Не раздумывая, я бегу туда.

Я бегу к голубым огням, к Симоне, которая остановилась как вкопанная, и я уже вижу, как огни обволакивают ее, рисуя силуэт на фоне белой металлической стены. Затем удар подбрасывает ее высоко в воздух, сминая тело в изломанную, исковерканную массу.

Я успеваю притронуться к ней за долю секунды до столкновения с фургоном, продолжая двигаться под влиянием внезапно возникшего импульса, и изо всех сил пытаюсь вытолкнуть ее прочь с пути фургона.

Я слышу крики и шум, похожий на щелканье кнута.

А потом все огни гаснут одновременно, и наступает темнота.

* * *

Мой отец читает мне сказку на ночь. Это «Маленькие женщины», одна из моих самых любимых книг. Я слышу, как поднимается и понижается его голос, когда он, главу за главой, рассказывает мне историю Мэг, Джо, Бет и Эми. Разумеется, я сплю, но сон этот столь утешителен, что я не хочу открывать глаза, не желаю, чтобы он закончился. Поэтому я и держу их закрытыми, чтобы хоть ненадолго остаться такой же, как и в давно минувшие невинные годы.

Но что-то назойливо стремится нарушить мой сон. Какая-то навязчивая мысль, понимание которой находится вне моей досягаемости. Мне словно внушают открыть глаза, утверждая, что хотя та часть моего прошлого и была наполнена добротой и любовью, у меня есть также настоящее и будущее, где этих чувств еще больше. Другой голос – и это уже не мой отец – говорит мне, что пора просыпаться и начинать жить.

Когда я, наконец, открываю глаза, за окнами незнакомой мне комнаты мягкий свет осеннего дня превращает опавшие коричневые листья в золотистые свитки. Моя голова кажется странно тяжелой и болит, словно мой же скальп вдруг стал для меня слишком мал. Потихоньку, очень осторожно, я повожу ей из стороны в сторону. Слева в кресле у моей кровати сидит мой отец, держа в руках книгу, словно намереваясь прочесть еще одну главу из истории семейки Марш. Справа от меня Тьерри. Его голова опущена, как будто он молится, слушая, как читает вслух отец. Он осторожно держит меня за руку, стараясь не прикасаться к трубке, идущей от моей руки к капельнице рядом с кроватью.

Я осторожно и нежно – поскольку все кажется очень далеким и отстраненным, я даже не уверена, что ощущаю свои пальцы, поэтому пытаюсь пожать руку Тьерри. Он не отвечает. Придется попробовать еще раз.

На этот раз он поднимает голову. И когда его глаза встречаются с моими, улыбка, как восход солнца, медленно озаряет его лицо, словно все его молитвы только что сбылись.

* * *

Моя больничная палата уставлена цветами. Ваза с яркими подсолнухами от Симоны стоит на подоконнике, рядом с розами от Флоренс и моих коллег по Агентству Гийме; здесь же – букет сладко пахнущих белых фрезий от Софи Руссо из музея Гальера.

Самый большой букет – от моей мачехи и сестер, к нему прикреплена карточка, в которой они пишут, как любят меня и сильно ждут моего возвращения домой.

– Они так хотят увидеться с тобой, – говорит папа. – Когда начнутся семестровые каникулы, они обязательно приедут. Мы все так гордимся тобой, Гарриет. А девочки только о том и твердят, как это круто – иметь старшую сестру, сделавшую себе карьеру во французском модельном бизнесе.

– Будет здорово показать им музей! – говорю я и понимаю, что говорю совершенно искренне. Я и вправду очень скучаю по ним.

Похоже, я провела целых пять дней в искусственно вызванной коме. И мой отец всегда находился рядом, читая мне вслух книгу, которую моя мачеха успела положить в его наспех собранный чемодан.

– Отвези ей это, – передает он мне ее слова. – Гарриет всегда очень любила эту книгу.

Тьерри приходит ежедневно; все медсестры влюбились в него, если верить их рассказам.

– Но нас он просто не замечает. Хотя вы и были в коме, он никогда не покидал вас, – говорят они. – Что за романтик!