– Да, – не зная, что в таких случаях прилично говорить, промямлил я. – Вот высадили… Стой теперь, жди…

Мы помолчали, оба понимая, что сцена с девушкой не осталась мною незамеченной.

– Бывает хуже, но реже, – не совсем ловко пошутил он. – Ну так мы вас ждем в пятницу?

Упоминание «мы» после всего увиденного меня несколько покоробило. Что это? Прекрасное самообладание? Или какая-то доселе мне неведомая форма бесстыдства?

– Так договорились же, – не зная, куда девать глаза, пробормотал я.

Егор, как ни в чем не бывало, еще раз протянул мне руку прощаться.

– Тогда счастли́во. Неля заждалась, наверное.

И, уверенно ступая чуть косолапящими ногами, зашагал на противоположную сторону.

Подошел мой поезд, я сел, прикрыл глаза. Первым порывом моим было отказаться от пятничного визита под каким-нибудь благовидным предлогом. Теплый мир, очарование этого милого дома рассыпа́лось во мне, и никакими усилиями не получалось его собрать обратно. Более того. Если в предшествующих событиях я каким-то образом мог придумать оправдание обоим и всему происходящему в целом (слабенькое, неубедительное, но все же!), если можно было бы еще сомневаться, видел ли Егор меня тогда в троллейбусе на Тверской или не видел, то сейчас никаких сомнений быть не могло: мы оба точно знали, что все видел и понял. Однако было впечатление, что бо́льшую неловкость испытал я, хотя в моем понимании все должно было бы быть наоборот.

Мой визит в пятницу после этого делал меня как бы соучастником лжи: если раньше Нелли ничего не подозревала и это было только их с Егором дело, то теперь… Теперь она ничего не будет подозревать и при моем «деликатном умалчивании».

Впрочем… Впрочем, и достаточно долгое наличие в жизни этой странной семьи покойного Сергея Ивановича уже вовлекло меня в некий неприятный круг умолчания. Глядя на ситуацию глазами Егора, я не мог не обижаться за него и не испытывать некоего негатива к Нелли по поводу ее возможного обмана. Конечно же, менее всего я собирался «открывать ему глаза» на некую странность взаимоотношений Нелли и Сергея Ивановича, но… но все же никак не мог решить про себя: ну в самом деле, не мог же он быть так наивен? Если все происходящее было очевидно мне, то неужели оно не было очевидно ему? И как тогда они вместе с этим пониманием живут?

Гадостный осадок от всех этих размышлений окончательно отравил вечер, я бестолково слонялся по квартире, принимался и бросал читать и так, засыпая, и не решил, поеду ли в пятницу в такой еще вчера манящий к себе дом. Раздражение на себя, на всю эту ситуацию не отпустило меня и с утра. И вообще, все дни до пятницы я пребывал в каком-то внутреннем напряжении: то изобретал приличные поводы позвонить и отказаться, то уговаривал себя, что в конечном итоге совершенно не обязан разбираться в их семейных «скелетах в шкафах», думать о них, мучиться ими… И ловил себя на желании сделать вид, что вообще ничего не знаю и знать не хочу, а хочу просто приехать и отдохнуть от своих неурядиц в приятной для меня, лечащей издерганные нервы атмосфере.

И – о, человеческая натура! Победил мой эгоизм. Я не нашел в себе сил снять телефонную трубку и сказать, что занят, уезжаю или – что было бы самым правильным – честно поведать, почему не хочу ехать ни в эту пятницу, ни вообще, как того требовала моя «прямая» натура. И в этом отчаянном раздрае с самим собой, который нарастал по мере приближения пятницы, все же отправился к ним в назначенное время, изо всех сил обманывая себя тем, что все происходит как бы как всегда.

С дороги, исполняя сложившийся за этот год ритуал, позвонил.

– Неллечка, я еду к вам, нужно что-нибудь купить?

– Не знаю, Вадим Петрович! – так привычно, словно не было всех моих сомнений и волнений, словно совсем ничего не происходило, звенел в трубке тихий напевный голосок Нелли. – Егора еще нет, не у кого спросить. Так что просто приезжайте, и все.

Но я все же купил бутылку вина – меня не было в этом доме почти полтора месяца, и «приличествовало» как-то отметить мое возвращение. И, уже свернув во двор, спросил сам себя: а может быть, мои волнения и сомнения – глупость, придуманная мной самим? Может быть, и впрямь ничего не происходит, а я зачем-то накручиваю сложности там, где их просто не существует? Ведь в жизни Егора и Нелли вообще ничего не менялось. Ничто не свидетельствовало о каком-либо их беспокойстве по поводу тех «открытий», из-за которых так мучился я. И, взявшись за ручку двери подъезда, вдруг подумал, что так ведь недолго и свихнуться: реальность перед моими глазами расслаивалась, раздваивалась, ее целостность разъезжалась, явные причины больше не порождали логичных следствий, и я… вдруг понял, что просто не знаю, как существовать в этой реальности, где иллюзия и правда так прочно перепутаны, переплетены, что их уже просто невозможно разъять.

– А-а-а! Вы к нам! Как это хорошо! А мы чуть-чуть не успели к вашему приходу! – раздался за моей спиной трубный глас Егора, и в тот же момент лапы Фанни впечатались в мою спину.

Я обернулся, но поздороваться с Егором не успел: Фанни, вытянувшись во весь свой рост, кинув лапы мне на плечи, жарко лизала мое лицо, постанывая от восторга.

– Фанни! Ты же перепачкаешь Вадима Петровича, – изо всех сил натянул поводок Егор.

Но Фанни снова рванулась ко мне и мощью своего восторга чуть не сшибла с ног.

– Фанни! – рявкнул Егор.

Собака виновато затрясла шариком хвоста, присела, но чувств у нее было так много, что, взвизгнув, она снова рванулась ко мне.

– Понятно. Так мы в подъезд долго не войдем! – Егор с усилием оттащил собаку и скомандовал: – Вадим Петрович, заходите, я пережду и поднимусь за вами. Иначе она не успокоится.

И я покорно вошел, слыша за спиной стоны и всхлипы рвущейся с поводка Фанни.

– Вадим Петрович, скидывайте скорее куртку, я почищу! – Открывшая мне Нелли все сразу поняла. – Это вас Фанни так встретила?

– Фанни! Стой, блин! Сумасшедшая собака!

Егор не вошел, а буквально въехал в не закрытую мной дверь, и в маленькой прихожей образовалась толчея, суета, никто не мог разобраться, куда ему шагнуть и как увернуться от безумного восторга собаки, всем своим телом прыгающей то на меня, то на Егора, то на Нелли.

Эта кутерьма облегчила мне первые минуты нашей общей встречи, сгладив необходимость что-то говорить и как-то смотреть в глаза обоим. Ибо ощущение того, что я являюсь соучастником чего-то не слишком благовидного, постыдного, неправильного меня не покидала.

А дальше… Дальше все пошло само собой. Нелли унесла мою куртку в ванную, Егор, нырнув в тапочки, рванул на кухню, а я напором Фанни был вытеснен в гостиную, повален на диван и облизан со всех сторон.

– Нелли, там в прихожей на полу пакет, в нем бутылка вина, забери, пожалуйста! – только и успел крикнуть я.

Все было как всегда: кофе, который мне, учитывая, что Фанни категорически не желала меня никуда отпускать, принесли в гостиную, вкуснейший ужин, полумрак уюта и тепла, светящаяся плазма, какое-то кино… Всегдашняя, привычная, без лишних сантиментов, но все равно нежная забота Егора о Нелли («ты не забыла, там в холодильнике твой любимый фруктовый кисель», «я купил тебе, как ты просила, этот шампунь»), ее царственное спокойствие и неземная отстраненность, с которой она ее принимала… Впрочем, и она не оставалась в долгу: «тебе звонил такой-то», «ты не забыл, что хотел…», «я нашла те диски, которые ты искал», «к понедельнику я закончу делать то, что ты просил…».