но интересующие нас лица не располагают сейчас роскошью выбора. Их цель – добраться до Владыки как можно скорее.

– Это беспокоит тебя, я понимаю. Совершенно нежеланный для нас ход событий. А тут ещё и Ренэф всё никак не вернётся из Лебайи… – разглядывая чашу с вином, маг украдкой посмотрел на царицу и чуть улыбнулся, заметив, как едва уловимо изменился её взгляд.

Да, она безумно волновалась. Колдун слишком хорошо знал её, чтобы обманываться её доведёнными до совершенства масками. Ренэф всегда был и оставался главным в её жизни. Не было никого и ничего важнее. Но если бы Колдуна спросили, хотел бы он поменяться с царевичем местами или нет, он отказался бы без малейших колебаний. У него была мать, перед которой меркли все властительницы мира, наставница, открывшая его естество, бывшая с ним на всём пути к обретению того, в чём его душа действительно нуждалась. А покровительство своего Бога он никогда бы не обменял на родство с Ваэссиром и благословение остальных Богов.

Выдержав паузу и сделав ещё несколько глотков вина, Колдун произнёс:

– Мы не можем с уверенностью сказать, остался ли его образ мыслей прежним. Но в каждом сознании есть фундаментальные вещи, своего рода краеугольные камни, которые не сдвигаются даже после смерти. На них зиждется наша суть у Вод Перерождения. Он – Эмхет. Есть место, куда даже мёртвый Эмхет придёт за помощью. Думаю, именно туда он и поведёт жрицу.

– Ты полагаешь?..

– Да.

– Скверно. Если они примут его, мы ослепнем и оглохнем. Только Владыка прозревает на их земле, – Амахисат тихо рассмеялась и покачала головой. – Поверь мне, я искала пути подступиться к ним не раз и даже не один десяток раз.

– Раз уж даже тебе это не удалось… Мои возможности куда скромнее, – усмехнувшись, Колдун развёл руками.

– Не скромничай. Во всей Таур-Дуат нет иного жреца, равного тебе.

– Благодарю за добрые слова, сиятельная Владычица. Но я – один.

– Ты беспокоишься, что я задумаю послать тебя в земли Стражей Эмхет? – царица с улыбкой покачала головой. – Возможно, мне впору обидеться, что ты настолько не ценишь мой разум.

Колдун поклонился, не вставая из-за стола.

– Нисколько, несравненная моя госпожа. Просто каждый из верных тебе хорош на своём месте.

Ануират убили бы его на месте, не тратя время на расспросы, – тут можно было не гадать. В своём служении они были бескомпромиссны. Фактически они являли собой порождения самого Ануи, нечто среднее между жрецами и псами-стражами. Даже самые рьяные служители из числа бальзамировщиков не были преданы Стражу Порога так, как те, кто поистине принадлежал Ему.

– Если Хэфер доберётся до Ануират, мы проиграем. Стражи доставят его Владыке, обеспечив защиту полную и идеальную, – сказала Амахисат.

Сам маг видел во всём этом иную опасность – гораздо более серьёзную, – о которой он царице не сообщил. То, что было царевичем, стало сосудом Силы его Бога. И чего сейчас в мёртвом Хэфере было больше, Колдун не мог сказать наверняка.

⁂

Они пришли на следующий день, за несколько часов до полудня, – три отряда по восемь воинов и двое столичных жрецов Ануи. Хотя происходящее касалось лично семьи Императора, Владыка уважил священнослужителей. Согласно Закону, за свои преступления жрецы отвечали прежде всего перед высшими посвящёнными внутри своего культа. Иногда дело и вовсе не выносилось за пределы конкретного храма. Но нынешняя ситуация уже получила огласку на всю страну. Даже если бы Верховный Жрец Минкерру и лично сам Владыка Секенэф хотели сохранить тайну, недоброжелатели уже позаботились об обратном. Никакой титул не защищал от преступлений против рода Эмхет, от нарушения божественного Закона.

Всё это Перкау, даже живя в одном из самых дальних уголков Империи, прекрасно понимал. Он вышел навстречу отрядам в сопровождении пары псов-стражей, распахнул двери храма и приветствовал гостей, как подобало.

– Перкау, служитель Стража Порога, Верховный Жрец сего храма, тебя призывает Владыка Эмхет, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, и почтенный Минкерру, Верховный Жрец Ануи во всех пределах Таур-Дуат. Ты и твоя община должны предстать на суде в столице, как подобает, и ответить согласно нашим законам, – торжественно и совершенно бесстрастно произнёс старший из жрецов.

От Перкау не укрылось, что кто-то из солдат смотрел на него с неприкрытым отвращением, кто-то – с суеверным страхом, а кто-то просто враждебно. Они знали, за кем пришли: за бальзамировщиком, повернувшим своё искусство в тёмное, противоестественное русло, отвратительное Богам, за вором, похитившим останки наследника трона и надругавшимся над ними, за отступником, посмевшим скрыть правду от самого Императора. Обвинения не были озвучены, но жрец читал их во взглядах пришедших. И всё же к нему по-прежнему пока обращались по имени и по титулу. Стало быть, его вина ещё не была утверждена.

Псы зарычали, глухо и угрожающе, пытаясь защитить его, но Перкау успокоил их и посмотрел на жрецов. Те оставались бесстрастными.

– Я буду отвечать за мою общину и мой храм, – сказал он.

– Преступление было совершено не только одним тобой, – веско заметил второй столичный бальзамировщик. – Где остальные?

– Ушли.

– В твоих интересах говорить правду.

– Это правда: они ушли из храма, – подтвердил Перкау. – Я один отвечу перед Владыкой, как и подобает Верховному Жрецу общины.

В следующий миг произошло сразу несколько вещей: солдаты устремились к нему, а псы с рыком бросились на солдат. Но не успел бальзамировщик отозвать их, как в воздухе зазвучал речитатив молитвы столичных служителей Ануи. Стражи храма подчинились воле Божества, заключённой в Словах Силы, замерли и заскулили, бросая недоумённые взгляды на Верховного Жреца. «Почему ты молчишь? Почему позволяешь им остановить нас?»

Он мог бы сказать своё слово, разрушить чары. Псы защищали бы его от воинов Императора и, возможно, даже погибли бы за него. Но бальзамировщик остался здесь не за этим. Перкау позволил солдатам схватить себя и не оказал ни малейшего сопротивления. На его запястьях замкнулись оковы. Кто-то снял с его груди пектораль[26] с шакалом, возлежавшим на Ларце Таинств, – знак его положения. Два копья упирались Перкау меж рёбер, не раня, но предостерегая от необдуманных действий.

Ранило больше не оружие, но враждебные, полные презрения взгляды.

– Где ты спрятал осквернённые останки, предатель? – процедил командир отряда.

– Его вина ещё не доказана, – возразил один из жрецов, но солдат всё же не остановил.

– Владыка сказал своё слово, – возразил воин. – Где останки наследника?

Перкау спокойно встретил взгляд воина и, коротко вздохнув, ответил, подписывая себе приговор:

– Я не могу рассказать.

Второй жрец посмотрел на него почти сочувственно, а в глазах первого читалось отчётливое осуждение.

– Все храмы Ануи устроены по