Путникам показалось, что они прибыли в разгар гулянья. Во всю мощь звонили колокола, сзывая в церковь народ на вечернюю церемонию. В окнах домов были видны горящие камины, богатые наряды горожанок, жен купцов или ростовщиков. По узким улочкам, очищенным от снега, с недавно положенной соломой для ожидаемого кортежа герцога, бегали разнаряженные детишки. Они распевали псалмы; побуждая горожан открывать двери и угощать их пирогами и сладостями. Под сводами Большой площади разместились торговцы и фокусники, собирая вокруг лавок и натянутых веревок многочисленную толпу. Проезд по площади, окаймленной высокими кирпичными домами, был затруднен. Чуть дальше возвышался недавно законченный огромный кирпичный дворец Филиппа Доброго. Украшенный множеством знамен, освещенный факелами, он, казалось, жил какой-то своей жизнью.

— Вот дом вашей подруги, — неожиданно произнес Ван Эйк, указывая на красивый дворец.

Bi-гот момент, когда они уже почти подъехали к нему, поблизости, испугав Катрин, загудел рожок. Инстинктивно она повернулась в сторону дворца.

В открывшихся воротах показалось множество огней. Катрин увидела герцогский кортеж, направляющийся к больнице через Большую прощадь, чтобы перед посещением Нотр-Дам благословить больных. В соборе будет происходить освящение воды в честь крещения Христа.

Услышав звуки труб, толпа отхлынула и разъединила Катрин и ее спутников. Ее конь, слишком уставший в пути, уступил дорогу без сопротивления. Катрин оказалась на некотором возвышении на берегу сказочной реки из золота, пурпура, заворожено глядя на сверкающий поток пажей, конюхов, дам и сеньоров. Вдруг она заметила Филиппа и не смогла оторвать от него глаз. Она так давно его не видела!

Он шел, держа за руку герцогиню Изабеллу. Герцог был одет во все черное; на груди сверкало прекрасное бриллиантовое ожерелье, жемчуг и рубины на огромной пряжке украшали его шляпу. Катрин подумала, что он совсем не изменился со времени их последней, столь драматичной встречи у стен Компьеня. Может быть, чуть похудел, стал надменнее и увереннее в себе и в своем могуществе.

В то время он был лишь герцогом Бургундским. Теперь Филипп — принц, которого все чаще называли при европейских дворах Великим Герцогом Запада…

Как хорошо смотрелась рядом с ним высокая стройная белокурая женщина с гордой осанкой! Это было само воплощение неброской, земной красоты: тонкие черты лица, ясные, спокойные глаза. Она была в черном наряде с белой и золотой отделкой, украшенном роскошным ожерельем из рубинов, привезенным из родной Португалии. Кружевной хеннен герцогини был так высок, что умалял большой рост ее спутника, на которого она, впрочем, и не смотрела. Катрин заметила грустное выражение ее лица, скорбную складку в уголках свежих губ…

Почему бургундские герцогини так склонны к печали?

Когда-то в Брюгге прямо перед ней проехала совсем юная Мишель Французская, первая супруга Филиппа, преждевременно почившая. Еще тогда Катрин была поражена ее скорбью. Это скорее всего объяснялось тем, что ни одна из женщин не могла быть счастлива подле человека, снедаемого похотью и всепоглощающим огнем физической любви. Как и Мишель, Изабелла Португальская несла герцогскую корону подобно терновому венцу.

Толпа бурно приветствовала величественную чету. Стоящий рядом с Катрин мужчина, похожий на мясника, громко загудел, словно большой колокол: «Да здравствует наш добрый герцог! Да здравствует наша добрая герцогиня!» Возглас был настолько сильным, что Филипп повернул голову, высматривая обладателя столь мощной глотки.

Холодный блуждающий взгляд остановился на лошади, потом на всаднице… Плечи герцога заметно вздрогнули. Не в силах двинуться с места и отвести взгляд, Катрин, словно завороженная, смотрела, как бесстрастные голубые глаза оживились, а затем зажглись ярким огнем. Женщина поняла, что ее узнали, заметалась, пытаясь вырваться из сжимавшей ее толпы. Сделать это, никого не задев, было невозможно. Она оказалась пригвожденной к углу дома. За ней неотступно следили глаза принца, так безумно некогда ее любившего…

Удивление Филиппа было столь велико, что он остановился, выпустив руку супруги.

Герцогиня принялась искать причину неожиданной задержки. Краска медленно залила лицо Катрин, ей пришлось выдержать огонь двух совершенно различных взглядов, а потом и еще многих других…

В толпе послышался шепот, раздался недовольный высокий и чистый голос герцогини:

— Вы идете, монсеньор? Вас ждут!

Как будто нехотя, не спуская глаз с Катрин, Филипп снова взял руку жены и тронулся с места, уводя за собой сверкающий кортеж. За герцогской четой прошел король Рене д'Анжу и коннетабль де Ришмон, прибывший обсудить выкуп за венценосного пленника.

Пораженная Катрин их не заметила. Только после того, как шлейф последней дамы и плюмаж последнего придворного исчезли из виду, толпа расступилась, и Катрин присоединилась к своим спутникам, ожидающим ее на другой стороне улицы. Естественно, зоркий глаз Ван Эйка не упустил происшедшего. Он подавил вздох, когда молодая женщина чуть не наскочила на него, еще дрожа от переполнявших ее чувств.

— Ян, я не могу оставаться! Мне надо уехать! Я сейчас же должна покинуть этот город.

— Он вас узнал, не так ли?

— Без всякого сомнения, Ян, я вас умоляю, помогите мне! Я не хочу здесь больше оставаться ни минуты! Я предпочту лес, ночь, холод, волков, чем лишний час в Лилле!

— Как же я вас выведу, друг мой? Ворота закрыты, и, уж поверьте мне, законы здесь строгие. Вы хотите подвергнуть опасности людей лишь только потому, что вы боитесь… чего, в самом деле? Надо еще узнать, где вы проведете ночь.

Доверьтесь мне и поезжайте к своей подруге Симоне. Спокойно проведите там ночь, столь необходимую и вам, и вашим слугам. В это время после всех церемоний я отправлюсь во дворец отчитаться о моем поручении. А завтра, как только откроются ворота, мы покинем Лилль…

— Вы не расскажете обо мне? Вы мне клянетесь? Художник так грустно улыбнулся, что это больше было похоже на гримасу.

— Катрин, я бы мог оскорбиться, но вижу, как вы взволнованы. Я вам клянусь! Он не узнает, что я приехал сюда вместе с вами. А теперь поехали.

Но судьба не пускала Катрин в великолепный дом Симоны де Морель. Как по волшебству из безликой толпы отделился прекрасный юноша, одетый в шелка и золото. Вежливо поклонившись, он обратился к Ван Эйку:

— Если это действительно графиня де Монсальви, Ван Эйк, представьте меня ей, пожалуйста.

Голос молодого человека был мягким, но за его спиной показался отряд стражников. Смущенный и несколько взволнованный, художник нехотя согласился.

— Если вы так настаиваете! Мой дорогой друг, я вынужден вам представить мессира Роберта де Курселя, конюха монсеньора герцога… Что вы еще хотите, мессир Роберт?

— Ничего, мессир Ван Эйк, я вас благодарю. Госпожа, — добавил он, обращаясь к Катрин, — мой господин, знатнейший